– Тебе советую с татарами дружбу водить, а если кто из князей против Орды воевать станет, в стороне держись. Помни крепко, как Тагай на Рязань ходил. Бойся и завещай сей страх детям своим и внукам. Тебе не помогли – и ты не помогай. Пускай теперь другие земли горят!
Сергий посмотрел на великого князя:
– А ты, Дмитрий Иванович, денно и нощно, и повсеместно кори Михаила Тверского за измены, за преподлые наушничества в Орде, за клятвопреступления. Мсти ему так же искусно, как ты прежде мстил – сына его Ивана из Орды выкупил да у себя держать стал на хлебе и воде. Не прощай Михаиле, и тогда он ещё более стараться станет.
Слушая старца, который и одному, и другому, и третьему, и четвёртому советовал творить недостойные дела, князья дивились и не верили ушам своим.
– Что смотрите недоумённо? – спросил Сергий. – Разве плохи мои советы? Разве не такое житьё вам любо? Я смотрю вокруг и вижу опустошение: засуха, мор, глад. Чем объяснить Божью немилость к нам? Уж не нашими ли грехами? Но уж если закоснели вы в грехах, так не ждите добрейшего плода от презлого семени! Терпите Божью кару и насылайте на себя новые!
– Да неужто мы превратимся в покорных тварей, безответных и трусливых? – прохрипел Борис Константинович.
– Рой землянки, Боря, – усмехнулся Фёдор Михайлович Моложский. – Станешь с боярами своими, едва заслышав конный топот ордынских ратей, в лесах хорониться. Вон, Олег свет Иванович, так-то и неплохо поживает. Он и крепостей не строит. Зачем? Землянка удобнее: и непогоду пересидишь, и пожар, и нашествие Орды!
– Димитрий! – вознегодовал рязанец Олег Иванович, обращаясь к великому князю. – Окороти своего любимца! Мал удел у Моложца, зато язык велик. Окороти! Не то я язык его с уделом уровняю!
– Оставь, Олег! – сказал Дмитрий Иванович с досадой. – Фёдор дело говорит, да и остальные тож. – Великий князь перечислил их по именам. – Дмитрий, Борис, Владимиры оба, Роман, за единодушие ваше спасибо. Верю, что и остальные хотят иго поганое скинуть. Уж как порешили против Мамая стоять, так и быть по сему. Не станем больше ждать, когда он в земли явится. Сами навстречу пойдем. А что до выхода…
Дмитрий вдруг умолк, оглядел всю горницу – пиршественный стол, родичей своих, а также друзей мнимых и истинных. Притихли и князья, утомлённые хмелем, сытостью да и от раздоров уставшие.
Решение для Дмитрия Ивановича было трудным. Кому из собравшихся кроме митрополита Алексия и игумена Сергия он верил безоговорочно? С кем в большой бой идти? Молчал князь долго, а под конец молвил коротко:
– Казну поганым не дам. И в землю свою их не пущу.
Старец шёл быстро, очень быстро. Порой Радомир с шага срывался в рысь, чтобы поспеть за Сергием.
– Зачем так торопиться, отче? – недоумевал Пересвет. – Как ни беги, как ни поспешай, а всё одно, одним днём до Маковца не добраться. Одну-то ночь придётся заночевать. В лесу, под ёлкой боязно. Волчьи стаи бродят, а вот в сельце…
– Кому Богом суждено на поле брани пасть, тому уж точно волков бояться нечего, – отвечал старец, не замедляя шага.
«На поле брани пасть? Это он о моей судьбинушке речь ведёт?» – подумал Сашка, но прямо спросить побоялся.
Старец меж тем выбрал место для ночлега. С торной дороги прыгнул в сугроб и направился в чащу, где лежала большущая ель, вывороченная с корнем давней бурей. Корни, облепленные смёрзшейся землёй, будто щитом, защищали от ветра, дувшего со стороны широкого тракта. С других сторон защищал лес.
– Нешто грузди нашел, преподобный?! – беззлобно усмехнулся Сашка, видя, как Сергий возится у основания земляного щита, разгребает сугроб в разные стороны.
Оказалось, что в этом месте уже случалось кому-то ночевать – под снегом лежал старый слой еловых веток, поэтому Сашка, оставив коня стоять неподалёку, принялся отламывать от поваленного дерева новые ветви и устраивать подстилку, чтоб не на стылой земле спать. Старец делал то же.
– Замёрзнем, – усомнился Пересвет. – Не лучше ли, отче, до сельца добраться? Там нас в тепле приветят.
– Чем нас в сельце приветят, одному Господу ведомо, – ответил Сергий. – Я вижу, у тебя в тороках меховое покрывало. Ты б накрыл им коня. Уж он у тебя и силен, и мохнат, но под покрывалом ему надежней будет, теплее.
– У меня и для нас есть чем согреться. И краюха есть, и кусок вяленого кабаньего мяса, и трут, и огниво.
– Трут и огниво? Так затепли костерок, сыне. Хоть тепла от него будет и немного, но всё ж веселее будет.
– Эх, будь по-твоему, – вздохнул Пересвет.
Затеплили костерок. Разделили на троих пребольшую Пересветову краюху. От мяса Сергий отказался, и Радомир такого не ел, поэтому пришлось Сашке, хоть и стыдясь, жевать кабанье мясо одному. Случись такое в селе, не стал бы есть, но в холодном лесу без пищи и впрямь легко было замёрзнуть.
– Поутру зайдем в сельцо? – спросил Пересвет. – Хлебом разживёмся, молочком.
– Не хожу я по селам, – ответил старец. – Смущается дух мой при виде мук напрасных…
До самой полуночи рассказывал старец Пересвету о походах своих по дорогам. Об опустошенных чумой деревнях, о полчищах крыс, пресекавших одинокому страннику путь.