Последний день лета

Происходило же что-то странное. Торчок не отдернулся, не заскулил и даже не перестал лыбиться.

– Каждый час я открываю новые оттенки ранее неизвестных мне вкусов. Пока самый утонченный из них – это…

Бывший Питон, не обращая внимания на снова занесенный над его головой кулак рыцаря, задумчиво щелкнул пальцами, словно ища нужное слово.

– …Чувство, когда узнаёшь чей-то стыдный секрет.

Аллочке было плохо видно, что происходит у подъезда, – успело стемнеть, плюс оконное стекло было испещрено дождевыми потеками. Сопливый мудак и рыцарь вели какую-то беседу вместо того, чтобы сцепиться в драке; стоило бы приоткрыть окно, чтобы лучше слышать, но было очень страшно. Кажется, план с вызовом рыцаря провалился.

– Заткнись! Заткнись! – вдруг закричал Леша. Бить наркомана он больше не собирался; больше всего хотелось бежать без оглядки, но ноги вдруг перестали слушаться.

– Ой, здрасьте, – вдруг сказал придурок и посмотрел куда-то за спину рыцарю.

Из подъезда вышла бабка, завозившаяся со старым и покоцанным, как у старухи Шапокляк из мультфильма, зонтом. Можно было бы подумать, что на разворачивающуюся сцену она не обратила внимания, если бы не долетавшее до парализованного ужасом Леши бормотание. В нем слышалось «лыбится еще», «глаза бесстыжие вылупил» и «наркоманы чертовы».

– Помогите, – вдруг проскрипел Леша.

Бабка настороженно на него уставилась, забыв о зонтике. Тот, полуоткрытый, трепыхался на холодном октябрьском ветру.

Странный мальчик, до того скалившийся на скамейке, вдруг зашмыгал носом, заскулил, обхватил себя руками и затрясся крупной дрожью.

– Помогите нам разрешить спор, – с улыбкой продолжил второй парень, покрупнее. Судя по голосу, брат первого. – Сколько литров крови содержится в человеческом организме? Я думаю, что литров пять. Или шесть, если выжать ее всю до капли.

– Милицию вызову!.. – прошипела бабка и засеменила прочь, обогнув наркоманов по широкой дуге. В самый неподходящий момент ее зонт раскрылся, зачерпнув воду из грязной лужи. Пенсионерка не обратила на это внимания.

Аллочка отшатнулась от шторы и выругалась. Сердце колотилось так, что она не слышала собственных слов.

Теперь плакал и трясся уже рыцарь Алёша.

– Страх – тоже сильная эмоция, – продолжил Питон. – Но вы так многого и так часто боитесь, что она стала пресной. Но вернемся к секретам. Где отец Аллы? Почему он до сих пор не примчался к ней на помощь? Почему я еще жив?

Еще несколько минут назад Алёша ответил бы издевательским смехом, или ударил бы спрашивающего, или тактически ретировался, – в зависимости от того, кто задал бы запрещенный вопрос.

– Хер его знает, где он, – сквозь всхлипывания выдавил он. – Алка всем говорит, что он… А он не… Фармацевт, ну, Алкину мамку изнасиловал… Он и не знает, что она его дочь… А она… А я… Буду ее защищать!..

Заливаемый дождем бывший Питон прикрыл глаза. Его неестественная улыбка на секунду стала еще шире – казалось, что лицо не выдержит такого напряжения и вот-вот треснет пополам, как перезрелый арбуз.

47

– Один за всех и все за одного, – повторил Пух свою новую любимую присказку.

Книга про мушкетеров ему, честно говоря, не понравилась: от тамошних приключений несло нафталином, а д’Артаньяна невозможно было представлять себе никем иным, кроме актера Боярского, – и это полностью разрушало эффект погружения в историю. А соответствующий фильм Аркашу раздражал: там слишком много пели про непонятную красавицу Икуку и слишком мало сражались. С мушкетерами у него, одним словом, не сложилось.

– Ты заебал, понял. Шаман же говорил его не трогать.

Крюгер сам не понимал, почему ему так не нравится идея сходить проведать Шаманова. Он примерил на себя его ситуацию: один, в малознакомом городе, никто не орет на тебя и друг на друга, делай что хочешь… Ну да, непонятка с братом, но тут уж извините – знал, на что шел, когда решил стать бандитом! (О том, что он сам решил стать бандитом, когда вырастет, Крюгер временно забыл.)

Они брели по улице Семашко, не обращая внимания на холодный дождь («Не сахарный, не растаешь», как любила говорить Баба Галя до всего свалившегося на их семью ужаса). Домой никому не хотелось – даже Степе, который обычно старался бабушку надолго не оставлять. В последнее время она вроде бы чувствовала себя лучше: меньше спала, гладила Машку, даже позавчера приготовила пюре из никак не желающей заканчиваться Бычихиной картошки. Если бы еще не разговоры, которые Ба подолгу вела с мамой… Новенького передернуло.

– Пошли зайдем. Вдруг ему, ну, надо что-то.