Последний день лета

– Не переживай, – перебил Новенький. – Я понимаю. Я бы тоже… Так. Просто мне за бабушкой надо следить, а я не пил никогда. Боюсь, что… Ну…

– Я, блять, тоже раньше не пил, – икнул Шаман. Наконец, его вырвало в раковину.

Вскоре все собрались на просторной, но засранной кухне. Шаман принял ледяной душ, наелся активированного угля и пил чай, завернувшись в огромное не очень чистое полотенце с надписью VERSACE. Пух гладил Берту, только что сожравшую полторы огромных миски корма. Крюгер ел найденный в холодильнике торт «Птичье молоко» – несмотря на вялые протесты Шамана в том смысле, что тот хер знает сколько там стоит и сто процентов давно прокис. Новенький откинулся на спинку углового дивана и прикрыл глаза – он вдруг понял, что очень устал.

– Санек, а синька есть еще? – спросил вдруг Крюгер сквозь «Птичье молоко».

– В кладовке ящик «Рояля», – ответил Шаман и содрогнулся в спазме. – Сука… Не в падлу, вынесите нахер всё бухло из дома, когда пойдете. Не варик это… Подсобраться мне надо.

– Саша, мы поможем! Один за всех и…

– Заткнись! – хором рявкнули на Пуха все остальные.

На мгновение повисла тишина – и тут же все с облегчением заржали.

…Через полчаса Шаман окончательно пришел в себя.

– Ладно, парни, давайте. Мне прибрать надо еще, а то Леха вернется, пизды даст…

Он осекся. Новенький тихо сказал:

– Саш…

Шаман закрыл глаза, сосчитал до пяти и выдохнул.

– Всё, пацаны, реально, давайте по домам. Срач по-любому разгрести надо, а завтра еще по химии контрольная.

– Бухло-то забрать? – напомнил Крюгер.

– Да похер. Я понял уже, что не моя это тема. Надо, чтобы голова ясная была, – пострадал и хватит. Брат сам себя не найдет. Да и в зале непизженных много накопилось, пока я тут…

Новенький посмотрел на бодрящегося Шамана с подозрением, но ничего не сказал.

В прихожей Саша повел себя странно: сделал всем знак помолчать, выключил в коридоре свет, отодвинул заслонку с глазка и аккуратно выглянул на лестничную клетку. Проведя так с полминуты, он повернул ручку замка.

– Резче давайте и не орите особо. Хотя вы и так уже, блять…

Когда гости уже вышли из квартиры и двинулись к лестнице, Шаман вдруг снова открыл дверь и вышел наружу. По сторонам он не оглядывался и выглядел почти как до (ебучего) Танаиса.

– Пацаны, – сверкнул он своей тысячеваттной улыбкой. – Спасибо. Реально, спасибо!

– За что? – шепотом спросил Пух.

– Неважно, – странно ответил Шаман и хлопнул его по плечу с такой силой, что Аркаша чуть не впечатался в подъездную стену. – До завтра!

По пути с четвертого этажа на первый случилось еще одно происшествие.

– Ой, здрасьте, Степан Степаныч! – Пух первым заметил поднимающегося им навстречу физрука.

Стаканыч, которого никто из них не видел с момента возвращения с экскурсии, выглядел откровенно плохо. Блондинские кудряшки прилипли к голове спутанной паклей; под глазами синели мешки; руки тряслись так, что было заметно даже в подъездном полумраке. От физрука воняло – но не обычным веселым спиртовым поветрием, а грязным телом, неделю не снимаемой одеждой и отчаянием.

Последний запах Новенький знал особенно хорошо.

Степаныч сообразил, кто перед ним, и замер, не поздоровавшись.

– А вы тоже тут живете, да? – дружелюбно сказал Пух. – А мы у Саши были, ну, Шаманова, в трид…

Аркаша осекся и ойкнул, прерванный злым пинком Крюгера в голень. Блин!.. Сначала думать, потом говорить! Не наоборот!

Так и не сказав ни слова, Степан Степаныч вздрогнул, как будто его ударили, развернулся и рванул вниз по лестнице, поскальзываясь и перескакивая через ступени.

Друзья переглянулись.

Внизу хлопнула подъездная дверь.

48

– Всё сказал?

– Сделал, да.

– Никаких записок не писал, словами передал?

– Че ты по сто раз переспрашиваешь вечно?!

– Блять, не труби, тише говори. А переспрашиваю я потому, что знаю тебя, Степашка, слишком дохуя хорошо.

В гараже было темно, поэтому Леха Шаман не увидел, как морщится Степан Степаныч.

– Как он? Что говорил? – продолжал вполголоса Шаман.

– Да что, ну, ничего такого не говорил, обрадовался… Братка, мол, живой! Запрыгал прям! Еле угомонил его!

– Запрыгал? Блять, Степа, если ты мне напиздел где-то, я… С-с-сука…

Он попытался опереться на локоть, но рухнул обратно на перепачканное машинным маслом и кровью одеяло.

Физрук приложил максимум усилий, чтобы не вздохнуть с облегчением, – из-за нервяка (и запоя) он бы точно сейчас спалился. Зачем он вообще во всё это ввязался! Решил помочь другу детства, блять, встрял в непонятные бандитские расклады, тьфу…

Хорошо хоть, жена, рассердившись из-за синьки, демонстративно перестала с ним разговаривать – а так бы задрала вопросами, чего он вдруг так зачастил в гараж, где и машины-то давно не было: «Москвич» достался Степанычу от отца и в последние двадцать лет с места не двигался, только ржавел и гнил, пока не в меру энергичный тесть не вызвал грузовик и не оттаранил остов автомобиля в пункт приема металлолома.

Шаман скорчился, полежал и выдохнул.

– Самое главное сказал? Смотри мне, Степашка. Реально, не проотвечайся сейчас. Лучше скажи, если не получилось. Мне знать надо, что дальше. Ничего не будет, слово пацана.