Последний день лета

– С таким же успехом вы могли поговорить и в ваших апартаментах или в лесу, а также на реке или в ее номере. Почему именно гримваген? Все говорит о том, что вам позарез нужно было объясниться.

– Чушь! – воскликнул Тягачев. – Какую чушь вы несете!

– Теперь прокомментируйте, где вы были, когда в гримваген заглянула администратор группы?

– Кто?

– Девушка, которая попросила Елену Петровну освободить кресло гримера.

Тягачев углубился в воспоминания, обескураженно выгнув кончики губ, потом покачал головой.

– Во время нашего разговора никто в фургончик не заходил.

– Не врите.

– Ну хорошо. Я спрятался за стойку с одеждой.

– Откуда там взялся фартук, который вы отобрали у гражданки Кузуб?

– У кого? – удивился Тягачев, потом, вспомнив, сказал: – Все время забываю ее фамилию.

Следователь повторил свой вопрос:

– Как фартук оказался в гримвагене?

– Возможно, я хотел его выбросить, но забыл и оставил там.

– Почему этот фартук вызвал у вас такой всплеск эмоций? И прежде, чем вы ответите, предупреждаю: Милана все рассказала.

– Эта потаскуха на редкость глупа. Представьте себе такую сцену: вы отдыхаете, а перед вами скачет голая идиотка в дурацком фартуке.

– Мне бы понравилось. – Богданов многозначительно ухмыльнулся.

– А мне – нет! – отрезал Тягачев и вдруг схватился за сердце. – Воды…

Ульяна пошла на кухню и вскоре вернулась со стаканом воды, но не подала его Тягачеву, а поставила на стол.

Тот, не отнимая одной руки от груди, долго пил, и было ясно, что он тянет время для того, чтобы точнее определиться.

– Вам лучше? Можете говорить? – поинтересовался Богданов.

– С трудом, – выдохнул Тягачев. – Неужели не понятно? Я не убивал Елену Петровну. Когда я уходил, она пудрила нос у зеркала.

– Зачем?

– Плакала, нос покраснел. – Тягачев с усилием потер грудь и поморщился. – Ну а теперь хватит. Дальнейшие расспросы только в присутствии адвоката.

– Из «Фейгин и сыновья», – зло улыбнулся Богданов. – Это же контора вашей жены? Неужели она помогла вам состряпать фальшивку?

– О чем это вы? – Тягачев с обескураженным видом откинулся на спинку софы.

– О фальшивых документах на развод Гуровых. – Богданов блефовал, в расчете на неожиданность, но Тягачев не поддался.

– Вы в своем уме! Марго до такого никогда не опустится. Да и мне это незачем.

Прощаясь, Богданов предупредил:

– В ближайшее время пансионат не покидать. Отъедете хоть на метр – арестую.

Переборов себя, Тягачев нехотя сказал:

– Хорошо. Но только с одним условием.

– Не в вашем положении ставить условия, – предупредила Ульяна.

– Тогда пусть это будет просьба, – на удивление легко согласился Тягачев. – Завтра на похороны Гуровой приедет моя жена…

– И что?

– Не говорите ей пока ничего. Она ни при чем.

Покинув апартаменты Тягачева, Ульяна ринулась к выходу и выбежала, буквально вырвалась в темень улицы. Ее душили не слезы, а собственное бессилие и невозможность вернуть то время, когда она еще могла бы помочь отцу.

Богданов догнал Ульяну на улице и, приблизившись, посоветовал:

– Давай-ка приводи себя в порядок. У нас еще много дел.

Она тихо всхлипнула и покосилась на следователя:

– С каких это пор мы на «ты»?

– Да я и сам не заметил. – Он улыбнулся. – Зови меня по имени – Игорь.

– Я не могу забыть слова Флеера про папу, – скривившись от плача, Ульяна уткнулась в его плечо. – Они убили его! Слышишь, Игорь? Убили. И я не смогу их наказать.

Богданов обнял ее одной рукой, другой вытер слезы.

– Мы это так не оставим. Обещаю. Просто сейчас не время. Сейчас нам надо довести до конца то, что начали. Понимаешь?

Не переставая плакать, она молча кивнула, подняла лицо и посмотрела ему в глаза. На мгновенье Богданов замер, а потом поцеловал ее в губы.

Глава 22 Занятное местечко

Елену Петровну Гурову похоронили на Старокущинском кладбище рядом с ее родителями и бабушкой. В чем-то процедура похорон могла показаться поспешной, как будто присутствующие и главным образом организаторы спешили поскорее с этим закончить.

Поминки проходили в ресторане пансионата. В торце длинного стола стоял пустой стул, перед ним – фотография Елены Петровны, на которой она была еще молодой и с кудрявыми волосами.

Рядом с фотографией в инвалидном кресле сидел генерал Гуров. За неделю, прошедшую со дня смерти жены, он превратился в худого дряхлого старика с пожелтевшей кожей. Пиджак на его ослабевших плечах висел как на вешалке. Все вместе – пустой стул, фотография с креповой лентой и жалкий вид Александра Ивановича – производило тягостное впечатление. Сидевшие за столом, взглянув на него, поспешно отводили глаза.

По сложившемуся обычаю перед каждой выпитой рюмкой друзья и знакомые вспоминали, каким прекрасным человеком была усопшая. Уже прозвучало несколько спичей, когда пришел черед Тягачева.

Он сидел за столом темнее грозовой тучи и не сразу сообразил, что должен говорить. Поднявшись, выглядел растерянным, что было для него совершенно несвойственно.

– Лена для нас с Маргаритой была родным человеком, – начал он и вдруг вспомнил, что не взял в руку рюмку. – Она не была идеальной, но мы все ее очень любили.