Последний долг

― Ты же знаешь, что твои приказы на меня не действуют.

Моя мать сжала руки в кулаки. Ее идеальные скулы и струящиеся черные волосы не поддавались свистящему ветру, посмотрев в камеру, она зашипела:

― Сделай все, что в твоих силах, Брайан. Я тебе уже сто раз говорила. Я не боюсь ни тебя, ни твоей семьи, ни тех долгов, которые ты заставишь меня выплатить. Я не боюсь, потому что смерть придет за всеми нами. И я знаю, где буду после.

Она гордо стояла на пятачке.

― Где ты будешь, когда попадешь в объятия смерти?

Кат замолчал, и на зернистом изображении его лица отразилась внезапная вспышка нервозности, нерешительности. Он выглядел моложе, но не подростком. Сомневаюсь, что он когда-либо был беззаботным или ему позволяли быть ребенком.

Бонни управляла им, как и своими внуками ― без передышки, покоя и множества последствий.

― Я скажу, где буду.

Кат рванулся вперед. Его ноги не вошли в воду, но он схватил мою мать за волосы на затылке. Бриллиантовый ошейник…

Я коснулась бриллиантов вокруг своего горла.

Вес камней давил, словно они помнили свою предыдущую владелицу.

Бриллиантовый ошейник сверкал на солнце, создавая призмы света, слепящие объектив камеры, размывая как ее саму, так и огранку.

В этот момент что-то произошло. Кат смягчился? Признался в своих истинных чувствах? Может быть, мама прошептала ему что-то, чего не следовало? В любом случае, он отпустил ее. Его плечи ссутулились, когда он посмотрел на Бонни.

Затем внезапная слабость прошла, и он угрожающе напрягся.

― Признай Долг, Эмма. И тогда мы сможем начать.

Рукой нащупываю пульт дистанционного управления, гипс лязгнул о столешницу.

Я не могу этого сделать.

Как только Джетро завел меня в комнату, я не могла пошевелиться. Мои ступни приросли к полу, ноги увязли в эмоциональном зыбучем песке. Я не могла идти ни вперед, ни назад.

Я была заперта в комнате, полной свитков и видеозаписей.

На мгновение я возненавидела Джетро за то, что он показал мне это место. Я знала, что такая комната существовала. Кат говорил мне, что ведет бесчисленные записи, а у адвокатов их семьи есть копии всех поправок, касающихся наследования Долгов.

Но я не ожидала такой скрупулезной работы с документами.

По глупости я думала, что у меня хватит сил посмотреть. Годы спустя, взять маму за руку и быть рядом с ней, пока она переживает нечто ужасное.

На самом деле это не так.

Эти зверства случались не с чужими людьми. Эти Долги взимались с моих родственников. Нескончаемая связь с женщинами моего рода, разделявшими надежды и страхи, предками, которые пожертвовали частичками своей души, чтобы создать мою.

Но мне пришлось остаться, потому что я больше не могла держать их за закрытыми дверями. Если я не освобожу их записанные формы, они навсегда останутся запертыми в картотеках.

Направив пульт на телевизор, я остановила запись, когда Кат во второй раз пригнулся к Эмме. Я была с ней, пока Кат преподавал ей урок истории. Я обнимала ее призрачное тело, пока она ждала своего наказания. Но я больше не могла смотреть на ее мучения. Я не могла сидеть и притворяться, что это не разбило меня вдребезги. В то время как моя мать почти утонула, я была жива и ненавидела ее за то, что она бросила моего отца.

Прости меня.

Прости меня за то, что проклинала тебя. Я не знала.

Наклонившись над столом, я извлекла кассету и убрала ее обратно в футляр.

Я просмотрела ее досье. Посмотрела начало Первого Долга и перемотала процесс порки. Я посмотрела запись с камеры наблюдения, на которой Эмма прогуливалась по коридору, словно желанная гостья. Затаив дыхание, я наблюдала за ней, пока она шила и делала наброски в той же комнате, где Джетро сломался, занимался со мной любовью и рассказывал, кто он такой.

Я больше не могла смотреть.

Все, что происходило во время ее пребывания в Хоуксбридже, принадлежало ей. Было неправильно наблюдать за ее победами над Катом или отчаиваться из-за ее слабости. Не мне было утешать или осуждать.

Присутствие матери наполняло мое сердце, и в какой-то мере я чувствовала, что она со мной. Я почувствовала на своём плече тепло там, где, как я представляла, она прикасалась ко мне. По спине пробежала дрожь, когда мимо пронеслась ее бесплотная фигура.

Я вызвала ее из могилы и удерживала ее дух, готовая освободить ее от оков каталожной комнаты.

Я должна освободить их всех.

Вскочив со стула, я вытерла мокрые от незамеченных слез щеки и бросилась к другим картотечным шкафам. Каждый из них был посвящен какому-либо предку.

Я не могла как следует отдышаться, когда открывала металлические ящики и хватала папки. Сломанная рука замедляла мои действия. Некоторые я роняла, некоторые бросала, рассыпая их содержимое по столу.

Проклиная свой гипс, я с любовью прикасалась к каждой странице, просматривала каждое слово, каждую печаль.

Время шло, каким-то образом переплетая историю с настоящим.

Джетро правильно сделал, что ушел.

Как представителю Хоуков, ему бы не обрадовались.

Чем дольше я находилась в этой камере, тем сильнее боролась с ненавистью.

Папка за папкой.

Документ за документом.