Последний фей

- Кладовка темно, человек мужик не видно, - капризно пробасил обжора.

- Комната есть с окном, там! – обрадованно воскликнул тот, кого называли Гмммром. – Бугни сидеть, кости играть, на человек мужик смотреть, аппетит нагонять!

- Гнннр аппетит нагонять не надо – надо аппетит разгонять… Скоро Гнннр семирука есть…

- Гнннр семирука есть – Грррм человек мужик кушать! – радостно провозгласил бас и довольный своим остроумием загоготал.

Два голоса скрипуче поддержали его, а один просто пробормотал:

- Грррм опять сострить, опять удачно…

- Ладно. Валить отсюда, дармоеды, - отсмеявшись, сурово провещал кулинар. – А у Гдддр нет времени – тушу разделывать надо, соус готовить. Или семирука принести?

Под возобновившийся скрежещущий гогот дверь кухни скрипнула, открываясь и закрываясь, а топот трех пар нечеловеческих ног стал медленно откатываться вправо по коридору.

И вдруг пропал.

- Зашли, злыдни зеленые, - прошептала Грета.

Его премудрие с тихим стоном выдохнул, прикрыл глаза и медленно осел по стенке.

- Испугался? – снисходительно пробормотал лесоруб.

- Это ты про себя? – огрызнулся маг.

Лесли по обретенной за полдня нервозной инерции хотел сказать в ответ что-нибудь язвительное или выспренное, чтобы произвести впечатление на избранницу, но призадумался на секунду, опустил глаза и смущенно хмыкнул:

- И про себя тоже.

- Снаружи бугни, внутри зайцы… - пробормотала с отвращением еле – но слышно – принцесса, словно хлестнула кнутом, и во мраке чулана повисла напряженная колючая тишина.

Лес вздрогнул, покачнулся, как будто настоящая плеть наотмашь стегнула его по лицу, и замер.

Кто-кто, а уж он-то знал, что при поединке человека даже с самым могучим деревом рано или поздно настает момент для решительного удара, после которого столетний дуб или упрямая лиственница рухнут, заламывая ветки как руки и панически шумя поверженными кронами. Как лесоруб, он знал и чувствовал, когда и какой удар станет для дерева последним.

Как человек, он знал и чувствовал, какой удар станет последним для него, и когда простой деревенский парень, вдруг возомнивший себя будущим королем, упадет и больше не встанет.

Было дерево – и нет дерева. Есть ветки, кора, корни где-то в земле, живая еще и зеленая листва, куча щепы и кремовая, с темными кольцами лет, сердцевина…

А дерево умерло.

Был лесоруб – душа-парень, рассудительный, добрый, надежный – и нет его…

Останется только согнувшийся под каблуком сварливой королевской дочери альфонс и лизоблюд, забывший собственные корни и собственное имя.

Она же права, принцесса! Как же она права! Я – заяц! Трусливый дурак, опасающийся и слово поперек ей сказать! Пустоголовый, надутый болван, замороченный россказнями про какую-то куму Уню, собственную необычайность и эту идиотскую корону, которая не на мою голову была выкована! И которая мне не нужна, если хорошо-то дурным котелком подумать! Зачем?! Зачем дровосеку и сыну дровосека королевство, роскошь и придворные?! Дома, в своей деревне, я был по-настоящему счастлив – хоть и понял это только теперь, когда до трона осталась всего пара шагов. Как же, оказывается, всё просто! Каждый должен заниматься своим делом: короли – править, а не хамить, волшебники – колдовать, а не сводничать, а дровосеки…

Дровосеки для начала должны расставить всё по местам.

И всех.

Начиная с себя.

- Я не заяц, ваше высочество, - неожиданно серьезно и сухо вдруг прошептал лесоруб, – не индюк и не крыса. Я – человек.

Изабелла презрительно фыркнула:

- Человек бы был уже на полпути к логову этих тварей с топором наперевес! Но, похоже, твой топор, принц Агафон, гораздо больше твоей отваги, как бы ты ни пыжился. У тебя только слова льва – а сердце мыши!

- Это еще ничего, - прошептала Грета. – У одной моей знакомой слова соловья, а мозги курицы.

- Что?.. – ахнула от столь неслыханной дерзости Изабелла.

- Кума Уня. Из дома напротив. С пионами в палисаднике. Я про нее говорю. Помнишь ее… а-а-а… э-э-э… Агафоникус?

- Конечно, - уверенным шепотом сообщил студиозус. – Кума Уня. Кто же еще. Как же ее не помнить… заразу… А ваше высочество, если не секрет, про кого подумало?

Холодная, кипящая льдом тишина была ему ответом.

- Ну, так что делать будем? – нарушила молчание с минуту спустя дочка бондаря.

- Надо поглядеть, куда они его забросили, - не задумываясь, словно ожидал этого вопроса, выдохнул Лесли. – Я пойду.

- Куда ты пойдешь в своих бахилах! – тут же вскинулся маг. – Неслышнее тебя ступает только пьяный медведь на протезах! А там же красться надо! Пойду я!

- У вас у всех обувь на ногах, а у меня – портянки, - ни с того, ни с сего сообщила вдруг крестьянка, и не успел никто ничего понять, как девушка проворно приоткрыла пошире дверь и ловко выскользнула наружу, как злополучный Люсьен за полчаса до нее.

- Грета!!! – рванулся за ней Лесли.

- Тихо!!! – рыкнул на него маг, вцепляясь в запястье обеими руками. – Не ее услышат, так тебя!

- Грета…

- Тихо, парень… тихо… Она молодец. У нее получится, - успокаивая не находящего себе места лесоруба, говорил чародей, но так мало, так катастрофически мало верил своим же словам…