Последний гвоздь

Каждый ее мускул напрягся – она была готова на него наброситься. Но она сумела перенаправить свою силу прочь от унижения быть прикованной наручниками и вместо этого вложить ее в то, чтобы и бровью не повести.

– Привет, Ким.

– И это все, что ты можешь сказать после всего этого времени? – Слейзнер закрыл за собой дверь и сделал несколько шагов. – Привет, Ким – фыркнул он и покачал головой. – Я очень надеюсь, что ты не поскучнела с годами. Нам было так весело вместе. Правда ведь? Ты и я.

– Никогда не было и никогда не будет никакого ты и я.

Слейзнер улыбнулся и подошел к ней.

– Я думаю, ты даже не представляешь, как сильно я этого ждал. Как я мечтал именно об этом моменте. Это был мой свет в туннеле – в один прекрасный день увидеть тебя вновь. Единственная и неповторимая Дуня, – всплеснул руками Слейзнер.

– Жаль, что я вынуждена тебя разочаровать.

– Кто что-то говорил о разочаровании? Для меня все началось лучше некуда. Привет, Ким. Конечно, тут ты могла бы придумать что-то поинтереснее. Но ты наверняка раскочегаришься. У нас целый день впереди. Вся ночь, если нам того захочется.

– У меня есть право на защитника.

– Защитника? – Слейзнер разразился смехом. – Я же говорил, что будет весело. Во-первых, это не допрос, где тебе нужно держать за руку плохо сидящий костюм. Нет ничего, что ты могла бы мне рассказать, чего я еще не знаю. Во-вторых, у тебя ни на что нет права. – Он наклонился вплотную к ее уху. – Ибо так сложилось, что это моя территория, и здесь действуют мои правила. – Он высунул язык и дал кончику пробраться в ее ухо, а затем продолжить путь вверх к виску и лбу. – Понимаешь ли, мы так и не обнародовали, что ты арестована. Сегодня мы, конечно, арестовали кое-кого, кто сильно тебя напоминает. Но ее, как оказалось, зовут Камилла Крюстхофф, а не Дуня Драная Сучка Хугор. – Он пожал плечами.

Так вот о чем они с Реннингом говорили на встрече в Диамантен. Крюстхофф, и держать под контролем для ее же блага. Как ни старалась, она не могла этого осознать. То, что Слейзнер в принципе был способен на все, было очевидно для нее, но вот Микаэль Реннинг, которого она еще полгода назад считала своим лучшим другом? Либо он что-то не понимал, либо у Слейзнера был на него компромат.

– Так что, к сожалению, никто не знает, что ты здесь, – продолжал Слейзнер. – На самом деле, никто даже не знает, что я здесь. Может, ты думаешь, что за зеркалом кто-то есть, но это не так. И эти камеры. – Он указал на две камеры наблюдения на потолке. – Не спрашивай меня почему, но они обе явно не работают. – Он снова всплеснул руками. – Какое невезение! Для тебя. Не для меня. Ведь теперь я могу делать все что захочу.

Без предупреждения он ударил ее в лицо так сильно, что кровь хлынула из носа, ее отбросило назад, и она упала бы со стула, если бы не была прикована.

– Например, вот это, – продолжал он. – Именно этого мне сейчас хотелось. На самом деле, было очень приятно. – Он погладил окровавленные костяшки. – Как прекрасно понимать, что я сделаю это снова. – Он снова ее ударил. В то же место, тоже кулаком, но еще сильнее. – Упс. Кажется, нос сломался. По крайне мере, он совсем кривой. А всегда был таким утонченным. Бедная Дуня со своим милым носиком. Пуф, и нет ее. – Он прижал указательный палец к сломанному носу и надавил. – Вместо нее здесь вдруг сидит Камилла с очень кривым и совершенно окровавленным носом.

Слейзнер выдвинул один из стульев, сел напротив нее, и наклонился вперед.

– Вообще, должен признаться, мне нравится твой новый образ. Тебе идет, что ты избавилась от той детской пухлости и в глазах теперь больше чертовщинки. – Он протянул вперед правую руку и начал сжимать ее груди, сначала одну, потом другую. – Но вот с ними нужно что-то делать. Их никогда нельзя было назвать особенно большими, но это ни в какие ворота. – Он задрал ее толстовку и начал их разглядывать. – Когда ты в последний раз смотрелась в зеркало? Они же совершенно перетренированы. Выглядят так, будто ты выкормила грудью половину третьего мира. В них осталась хоть какая-то чувствительность? – Большим и указательным пальцами он сжал один сосок. – Представь, что это обычный визит к маммологу и дай знать, когда что-то почувствуешь.

Боль усиливалась по мере того, как Слейзнер сжимал все сильнее, и через некоторое время она стала такой сильной, что Дуня начала потеть. Но не произнесла ни слова. Ни звука. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы выдержать и промолчать, и когда он, наконец, сдался, она уже почти теряла сознание.

– Точно, как я и предполагал, – сказал он, откинувшись на стуле. – Слишком много спорта и мало секса. Кстати, пить хочешь?

Она не ответила, просто стала смотреть ему в глаза. В эти зеленые мерзкие глазки, которые непрерывно искали слабые места. Она успела досчитать до ста сорока двух, когда он с улыбкой вышел из поединка.