Последний гвоздь

Дуня посмотрела на стаканчик, до краев наполненный ярко-желтой мочой.

– Чего ждешь? Пей давай. Ты же так хотела. Ох, точно, ну я и дурак. Тебе же нужна помощь. Как тебе повезло, ведь я с такой радостью тебе помогу. – Он поднял стаканчик и поднес ей ко рту. – Кстати, ты же знаешь, что моча совершенно стерильна. Никаких бактерий, ничего. Многое даже указывает на то, что она полезна. Взять хотя бы Мадонну, она вылечила грибок стопы собственной мочой, так что остается только жадно выпить. – Свободной рукой он наклонил ее голову назад и вместе с тем сжал поврежденный нос. Боль была невыносимой, но уже через минуту это было ничто по сравнению с недостатком кислорода.

– Делай, как говорит дядя доктор, и широко открой рот.

В конце концов ей ничего не оставалось делать, как сдаться и открыть рот, чтобы вдохнуть.

49

Всего несколько часов назад Хейнесен был бы убежден, что то, что он собирался сделать, было действительно хорошей идеей. Теперь он сомневался, и какой бы хорошей ни казалась идея, он, вероятно, был самым неподходящим человеком для ее воплощения.

Человек, который получил прозвище «Хороший коп», потому что сделал своей добродетелью стремление к миру и взаимопониманию, теперь будет вынужден делать прямо противоположное.

Дом Якоба Санда на Фридендальсвей был большим. Таким большим, что чтобы его купить, потребовалось бы по меньшей мере несколько состояний, и это не считая ежегодного налога на недвижимость и все шикарные автомобили, припаркованные снаружи.

Он никогда не голосовал ни за «Энедслистен», ни за какую-либо другую партию, находящуюся так далеко слева на политическом спектре, но мысль о том, что кто-то может быть настолько безмерно богат, чтобы позволить себе такой дом в центре Копенгагена, заставляла его всерьез об этом задумываться.

Один только факт, что три кнопки на домофоне имели одинаковое имя, вывел его из себя и заставил нажать все три сразу. Если можешь себе это позволить, значит, наверняка, в чем-то да виновен.

– Кто там? – раздался сонный голос, хотя день уже перетекал в вечер.

– Меня зовут Мортен Хейнесен, – сказал он, прочищая горло, чтобы голос звучал убедительнее. – Я из криминального отдела полиции в Копенгагене, и у меня есть несколько вопросов, на которые я хотел бы получить ответы.

– Я уже ответил на все вопросы.

– Вы ответили на вопросы, но далеко не все.

– А если я откажусь?

– Конечно, можете попробовать, но это приведет лишь к тому, что я скоро вернусь уже с опергруппой, а они не будут звонить в дверь и ждать, пока вы придете и откроете. Кроме того, это будет занесено в протокол, и в случае, если мы решим возбудить уголовное дело, отказ от допроса может встать вам боком.

Он замолчал и отступил на шаг, одновременно впечатленный и напуганный собственной способностью – не задумываясь, впихнуть столько лжи в одно предложение. Но, очевидно, именно это и было нужно – он услышал вздох, после чего дверь открыл босоногий Якоб Санд, одетый в белые льняные брюки и наполовину застегнутую светлую льняную рубашку.

– У меня мало времени. – Санд провел рукой по зализанным назад волосам и кивнул ему, приглашая войти. – Мне нужно уехать на встречу. Если не успеем, можем назначить другое время.

– При хорошем раскладе достаточно будет одного вопроса. – Хейнесен вошел в просторную прихожую с деревянными панелями, зеленовато-коричневыми картинами с изображением птиц и лестницей с массивными перилами, по которым можно было прокатиться при желании. – Мы можем где-нибудь поговорить наедине?

– Если это был ваш вопрос, то ответ – нет. Давайте здесь.

– У нас гости? – спросила совсем худенькая женщина, выглянувшая со второго этажа, тоже одетая в светлый лен.

– Здравствуйте! – сказал он, помахав рукой. – Мортен Хейнесен из отдела криминальной полиции в Копенгагене.

– Отдел криминальной полиции? Что это еще за отдел? – Женщина перевела взгляд на Санда. – Что случилось? Кто-то умер?

– Не знаю, – сказал Санд, разведя руками. – Давай ты сейчас продолжишь заниматься йогой, а я тут со всем разберусь и, надеюсь, смогу все объяснить позже. – Он повернулся к ней спиной, показывая, что она должна оставить их в покое.

– Это вы убили ее? – спросил Хейнесен достаточно громко, чтобы женщина услышала, одновременно доставая фотографию Элайи Гудлак.

– Господи, Якоб. Тебя ведь не подозревают в убийстве?

– Нет, – вздохнул Санд и покачал головой. – Конечно нет.

– Ну, вообще-то да, – поднял глаза наверх, на женщину, Хейнесен, – Дело в том, что многое указывает на то, что…

– Эй, погодите, – перебил Санд. – Вы же только что сняли с меня все подозрения.

– Сняли? – переспросила женщина. – Якоб, да когда ты вообще…

– Думаю, тебе лучше пойти и заняться гребаным приветствием солнцу, а я разберусь с этим недоразумением. О’кей?

Женщина медлила, переводя взгляд с Санда на Хейнесена, прежде чем наконец развернулась, и, фыркнув, исчезла.

– И какой смысл было втягивать ее в это, позвольте спросить?

– Ровно никакого, – солгал он. – Как я уже сказал, я бы сам предпочел, чтобы мы поговорили в более уединенном месте.