Именно она-то и успокоила присутствующих. Да и Гучков с Шульгиным задерживались, а без них ехать не хотели. Поэтому и произошла задержка. В конечном итоге Думская делегация добралась до Миллионной улицы лишь в четверть десятого утра. А Михаил к этому времени уже отлично знал,
Наташе уже, конечно, было известно, что император отрекся в пользу Михаила. Первый ее порыв – связаться с мужем, поздравить его. В тот день, 3 марта, как вспоминает Тата, телефон в их доме звонил беспрерывно. Это значит, что в самой Гатчине связь работала исправно. Однако дозвониться до столицы оказалось невозможно. Сколько Наташа ни пыталась, связаться с Михаилом в тот день ей так и не удалось.
Но прямой источник информации все-таки был – великий князь Николай Михайлович, чей особняк расположен как раз напротив дома, где находилась квартира Путятиных. Еще в среду он вернулся в Петроград из двухмесячной ссылки в свое имение Грушовка под Херсоном, куда был отправлен по распоряжению Николая II за то, что подписал обращенное к государю письмо членов императорского дома Романовых о смягчении участи убийц Григория Распутина – князя Феликса Юсупова и великого князя Дмитрия. И весь вечер он провел вместе с Михаилом, обсуждая с ним ситуацию, сложившуюся в стране. Пришел он повидать родственника и ранним утром 3 марта – слишком уж необычайными оказались последние новости. Николай Михайлович частенько эпатировал окружающих, не отказался он от этой привычки и в революционные дни. Михаил Александрович заметил, что его двоюродный дядя надел вместо сапог калоши, и написал в дневнике: княгиня «заметила, что калоши, вероятно, надеты на голую ногу».
Ольга Павловна Путятина воспроизводит в воспоминаниях разговор, который состоялся около 9 утра в тот день между Михаилом и «Бимбо». Николай Михайлович – высокий, плечистый, улыбающийся, едва войдя в квартиру, сразу же заключил Михаила в объятия и сказал:
– Я очень счастлив, что Престол передан тебе. Теперь ты – Царь! Будь храбрым и сильным: так ты не только спасешь династию, но и будущее России!
Затем, после небольшой паузы, спросил:
– Когда ты предстанешь перед народом как Император?
Михаил, смущенно улыбнувшись и посмотрев в сторону хозяйки, ответил:
– Как только выйду из этой гостеприимной квартиры, в которую вошел еще Великим Князем.
Так или несколько иначе происходил этот разговор ранним утром 3 марта 1917 года, теперь уже не столь важно. Ольга Путятина писала воспоминания спустя несколько лет, находясь в эмиграции, и могла что-то забыть, допустить некоторые неточности. Для нас сейчас важно другое – в это время Михаил Александрович уже
От Таврического дворца до Миллионной улицы на машине можно добраться довольно быстро. А утром, когда город пустынен, и всего-то потребовалось 10–15 минут. Автомобиль проехал через каменную арку, ведущую во внутренний двор. После этого юнкера, сопровождавшие депутатов Думы, закрыли тяжелые кованые ворота, чтобы их появления здесь никто не заметил. Особенно прибывших волновали «истинные революционеры» – члены Совета рабочих и солдатских депутатов. Им в первую очередь не следовало знать о намеченной встрече.
Алексей Матвеев, по-прежнему служивший у Михаила Александровича управляющим делами, встречал гостей. На широкой лестнице с перилами из кованого железа выстроились офицеры охраны. Депутаты Думы, оставив внизу меховые пальто, стали подниматься к квартире Путятиных. Матвеев сразу же проводил их в просторную гостиную, где было жарко от пылающего камина.
В помещении все было готово для важного заседания. Диваны и кресла для гостей расставлены полукругом, а напротив поставлен стул с высокой спинкой. Это место предназначалось для Михаила Александровича, который через несколько минут откроет совещание. Пока депутаты рассаживались, он находился в соседнем помещении. Родзянко, обращаясь к присутствующим, напомнил, что разговор нельзя начинать, пока сюда не прибудут Гучков и Шульгин: у них очень важные новости.
Вскоре все прибывшие заняли свои места. В гостиной находились семь министров недавно созданного Временного правительства, и пять депутатов Государственной Думы – во главе с Михаилом Родзянко. По дороге они решили, что князь Львов и Родзянко, которых поддерживало большинство в правительстве и «остатки» Государственной Думы, будут настаивать, чтобы великий князь Михаил Александрович отрекся от престола, который должен унаследовать от брата. Эти люди считали, что монаршая власть стала к этому времени лишь формальностью. Вот как сформулировал это мнение Шульгин: «Михаил не мог принять ее из рук Государственной Думы…Ибо и Дума была уже ничто…» Только Милюков, выражающий взгляды меньшинства, выступил за сохранение великим князем своих полномочий до созыва Учредительного собрания.