Последний камень (СИ)

Исповедует ли эсператизм Жиль, Рейчел не знала, но она сама, после того, как от ее рук пал Эстебан, точно не могла быть достойной носить эсперу. Впрочем, девушка оставила ее дома и на этот счет пока можно не беспокоиться.

— После того, что случилось в три часа пополудни в восьмой день Янтаря, я понял все. Если меня не будет — ничего не изменится. От нас ничего не зависит, так зачем тогда жить?

Он ушел, ушел далеко, ушел навсегда,

но по-прежнему точит каменья вода,

но по-прежнему ветры летят в вышине,

и по-прежнему черви снуют по земле…

Так огорченно вещал Жиль Понси, а Рейчел оставалось лишь с тоской слушать эти неуместные строки со столь же неуместными рифмами. Разговаривать с Понси ей совсем не хотелось, хотя, наверное, следовало бы вправить ему мозги. Только страх, вечный страх разоблачения, сдерживал ее, и потому, если вдруг Жиль бы захотел оборвать свою жизнь на самом деле, девушка не смогла бы остановить его. Жаль, ведь молодые жизни не должны прерываться раньше времени.

Вспомнив смерть Эстебана, Рейчел заставила себя прекратить об этом думать. Хуже нет, чем размышлять с гордым лицемерием.

Я безумен, как безумен олень,

средь осенних древес золотых,

одинок я, как подрубленный пень,

без ветвей, цветов и листьев густых…

Обреченно вздохнув, Рейчел принялась рассматривать показавшуюся впереди блестящую воду Данара. Понси на время замолчал, пока дорога шла до крутого берега, а потом отчетливо произнес:

— В конце концов, моя жизнь никому не нужна, а меньше всех — мне. Я исчезну, и обо мне все позабудут. На дне реки — покой, там…

Все то время, что страдалец вещал свои поэтические глупости, Рейчел не сводила с Рокэ Алвы умоляющего взгляда. Она ждала от него не спасения, но помощи в успокаивании Понси, потому что сама была бы бессильна. И Рокэ, поняв ее без лишних слов, выхватил Жиля из седла и швырнул в воду. Такого девушка точно не ожидала; она рассчитывала, что монсеньор накричит на Жиля или даст звонкую затрещину, однако Рокэ собственный поступок не внушал ужаса, как и всегда. Он смотрел на оруженосца безмятежным синим взглядом — говорят, что так смотрит смерть.

— Спокойно, юноша, — уголок рта маршала дернулся вверх, в глазах на миг сверкнул задор. — Сейчас он всплывет и будет звать на помощь. — Тапо, — окликнул он худощавого кэналлица, бросив ему золотой талл. — Вы — отменный пловец, вытащите этого господина, но не раньше, чем он об этом попросит.

— Ну и негодяй же вы! — усмехнулся беззлобно Эмиль Савиньяк.

— Не спорю. Смотрите, кажется, на дне реки ему не понравилось. Запомните, юноша, настоящее отчаяние не ходит под руку с болтовней. Желающий умирать расстается с жизнью молча.

— Но ведь зима на носу, — озаботился Эмиль.

— Ничего, льда еще нет, да и солнышко светит… Глотнет касеры и порядок! — прозвучавший ответ был полон бодрого веселья

Рокэ улыбнулся Рейчел, та улыбнулась в ответ, а потом стала смотреть, как Тапо, сбросив сапоги и мундир, плывет к утопающему. Схватив порученца за шиворот, он потащил его к берегу — к хохотавшим гвардейцам. Последние притащили сухие плащи и фляжки, а потом извлекли Жиля первым — тот чихал, дрожал и отплевывался, имея теперь необыкновенно жалкий вид. Рейчел мысленно сравнила его с продрогшим надорским воробушком.

«Воробушек» съежился и поднял на Алву затравленный взгляд, когда тот окликнул его.

— В следующий раз вы отправитесь в ближайший дом скорби. Вы меня поняли?

Ничего не сказав, Понси с кислым видом кивнул.

— А теперь дайте ему касеры, — маршал вручил Тапо еще несколько монет. — Мы ночуем в Фрамбуа, поторопитесь!

Городок Фрамбуа располагался в шести хорнах от Олларии, но, несмотря на его малые размеры, жили здесь богаче, чем на севере — вот и все, что Рейчел о нем знала. Ее разрывали противоречивые чувства: трудно было смириться с последним обстоятельством. Ничего, когда она вернется в Надор, после службы, то сможет всерьез заняться благоустройством как старого замка, так и провинции, если матушка не хочет ничего решать и предпочитает экономить на дровах и еде. Так думала Рейчел, пока вместе с Рокэ, впереди стройной кавалькады, ехала по главной улице города. Это был столичный тракт и по обе его стороны тянулись дома. Перестав размышлять, девушка принялась смотреть по сторонам и читать вывески. «Ощипанный павлин» — наверняка название имело какие-то связи с Дриксен. «Четыре охотника» — тут могли подразумеваться Абвении. «Зеленая карета» — зеленый цвет в Надоре обычно ассоциировался с удачей, хоть и не был родовым, но герцогиня Мирабелла не любила его, поскольку сейчас именно он красуется на гербах Манриков, Валмонов и Колиньяров. При виде вывески «Любезный кабан» Рейчел растерялась, не зная, возмущаться ей или усмехнуться, подобно Рокэ, а вот следующий трактир…

«Талигойская звезда». На вывеске мечтательно и нежно улыбалась синеглазая девушка со светлой косой — так, как никогда не будет улыбаться Рейчел. Поймав задумчивый взгляд оруженосца, Проэмперадор направил коня к воротам трактира.