Все это она рассказала мне, пока я помогал ей подняться. Она встала, опираясь на мою руку, и попыталась сделать шаг, тут же вскрикнула и повисла у меня на руке. Я прислонил ее к стене дома, возле которого все происходило, и, опустившись на корточки, ощупал ее ногу. Перелома я не обнаружил, скорей всего вывих, но в этом месте я ничего предпринимать не думал, поэтому подхватил ее на руки и решительно зашагал в том же направлении, куда шел и раньше.
Когда я поднимал ее на руки, женщина, вернее молоденькая девушка, пискнула от неожиданности, потом оправила свой балахон, в который была наряжена.
– Я очень тяжелая, может, давайте я буду идти, а вы меня поддерживать, вам не будет так тяжело, а мне стыдно.
– А почему вам должно быть стыдно? – поинтересовался я.
– Вы, наверное, иностранец, раз такое спрашиваете, вас выдает легкий акцент. Я жрица, и нам противопоказаны контакты с мужским полом. Нет, прямого запрета нет, и мы даже можем выходить замуж, сложив с себя обязанности жрицы. Но это не приветствуется, а я жрица уже три года, меня отдали в храм в пятнадцать лет.
Девчонка сама непосредственность, рассказала, сколько ей лет, легко шла на контакт, но я чувствовал ее напряженное тело, все-таки она чего-то опасается. Так мы и дошли к дому, где нас поселил бургомистр, я постучал в ворота ногой, так как руки были заняты, и стал ждать, когда откроют.
– Кого там принесло? – прорычали недовольно с той стороны.
– Это Серж, открой мне. Это ты, Инвар? – узнал я по голосу гвардейца.
– Сейчас, подожди, – голос уже звучал на порядок благожелательнее, и слышно было, как гвардеец снимал брус, наконец ворота распахнулись, и я попал внутрь двора. По периметру ворот стояло четверо с пиками наперевес и двое с арбалетами.
– Хорошо встречаете, только оркестра не хватает, почетный караул есть, а ну, расступились, не видите – с грузом иду.
Со всех сторон тут же посыпались предложения помощи и раздались смешки.
– Нет, не надо, сам справлюсь, – ответил я и, не замечая ехидных комментариев, понес монахиню в дом.
– А мы где? – заволновалась моя ноша.
– Не бойтесь, вас никто не обидит, с вами ничего не случится, – не стал вдаваться я в подробности. Одна из служанок, встретившая нас в прихожей, тут же заохала и быстро зажгла свечи. При свете я наконец разглядел ту, что нес через полгорода, и обомлел. Наверное, в каждом из нас таится кто-то древний, изначальный, который изредка выглядывает из насквозь цивилизованной личности. Вот и сейчас эта первозданная сущность во мне довольно и радостно прорычала: «Это моя женщина, и я ее никому не отдам». Я не восторженный юноша, прошел огонь и воду, у меня были женщины, скажем, я не испытывал в них недостатка. И никогда ни с кем из них я не задумывался о создании семьи. А вот сейчас при виде девушки сердце почему-то дало сбой и замерло, а потом застучало с удвоенной силой и скоростью, мне очень захотелось ее схватить и никуда не отпускать.
Каштановые волосы, обрамлявшие нежный овал лица с большими карими глазами, пухлые, красиво очерченные губы небольшого рта и мягкий подбородок создавали образ нежный и какой-то очень домашний, при этом в образе сквозила какая-то беззащитность. Очень хотелось прижать ее к груди и закрыть от всех бед и невзгод, лишь бы изредка видеть ее благодарную улыбку. Увидев, какое впечатление она на меня произвела, девушка напряглась еще больше и как-то подобралась, словно собиралась бежать. Конечно, ее одежда, напоминавшая сутану с капюшоном из светло-коричневого материала, была местами в крови, местами в грязи, волосы тоже были всклочены и в крови Шугара, на щеке наливался синяк от удара. Но все равно это была та женщина, о которой я неосознанно мечтал и постоянно менял подружек, пытаясь найти ее среди них, а встретил совершенно случайно здесь, в чужом для меня мире.
На шум стали появляться другие обитатели дома. Прибежала Бажена с сестрой маркиза, этот непосредственный ребенок погладил монахиню по руке.
– Вам очень больно? – спросила девочка.
– Больно, милая, но я потерплю, – улыбнулась ей монахиня.
Даже маркиз выглянул из комнаты, чтобы узнать, что там поднялся за шум и гам, и подошел к нам. Я тем временем усадил монахиню в кресло и сказал не вставать и не беспокоить ногу, сам же побежал в домик для прислуги, где мы вместе с гвардейцами разместились. Порылся в многострадальном своем рюкзаке, достал из аптечки эластичный бинт, обезболивающее в шприц-тюбике и две таблетки аспирина. Аспирин немного снимет температуру, если она будет, и заставит кровь бегать быстрей по жилам.
Когда вернулся в дом, то застал всех столпившимися вокруг кресла, а монахиня рассказывала им, что с ней произошло. Аккуратно пробравшись к пострадавшей, опустился перед ней на колени и снял с ноги башмак, потом предложил ей снять чулок, а мы с маркизом в это время отвернемся.