Последний кит. В северных водах

Дракс прислушивается к разговорам в кают-компании. Моряки снова и снова вспоминают о мальчишке, хотя он уже умер и его нет с ними. Сегодня после полудня его завернули в парусину и сбросили в море с кормы корабля; он смотрел, как волны поглотили тело. Отныне мальчишка превратился в ничто. Он даже не олицетворяет собой никакого образа или мысли, но они тем не менее все еще говорят о нем. Причем конца и краю этому не видно. Вот только какой в этом смысл? Дракс жует вареную говядину, запивая ее чаем из большой кружки. Говядина кисло-соленая, а вот чай сладкий. Чуть пониже локтя у него красуется след от укуса в полдюйма глубиной. Он чувствует, как рана болит и чешется. Дракс понимает, что было бы быстрее и легче перерезать мальчишке горло ножом, но клинка под рукой не оказалось. Да и вообще, он как-то не привык планировать такие вещи. Он всего лишь реагирует и действует, и каждое действие остается самостоятельным и самодостаточным: трахание, убийство, испражнение, еда. Они могут следовать друг за другом в любом порядке. Ни одно не обладает приоритетом над другим. Дракс подносит тарелку к лицу, наклоняя ее, словно зеркало, в которое он собирается посмотреться, и слизывает подливу.

И прислушивается к разговорам.

– Это Мак-Кендрик, – разглагольствует Кэвендиш. – Наверняка это он. Уж кто-кто, а я могу распознать убийцу с первого взгляда, но вот Браунли полагает, что ему нужны веские доказательства.

Дракс знаком с Мак-Кендриком. Слабый и женоподобный тип, готовый упасть в обморок при одном виде крови, и который неспособен убить кого-либо, даже если вы вложите ему в руку заряженный пистолет, наведете его на цель и предложите спустить курок вместо него.

– А почему именно Мак-Кендрик? – спрашивает он.

– Потому что он – проклятый содомит. Каждый вечер он просиживал в какой-нибудь пивной в доке, покупая чью-либо задницу и хихикая с другими педиками.

Дракс согласно кивает. Значит, Мак-Кендрик станет его подставным лицом, козлом отпущения. Он будет болтаться в петле, а Дракс станет аплодировать ему, стоя в сторонке.

– И какие же улики нужны Браунли? – интересуется он.

– Ему нужен свидетель. Кто-нибудь, кто видел этих двоих вместе.

Дракс смахивает крошки со своей бороды, поднатужившись, смачно пукает и лезет в карман за кисетом с низкосортным крепким темным табаком.

– Я видел их вместе, – говорит он.

Остальные дружно смотрят на него.

– Когда? – спрашивает Самнер.

– Однажды поздно вечером я видел, как они стояли у палубной рубки. Мак-Кендрик распустил слюни и сюсюкал с мальчишкой, гладил его по шейке и пытался поцеловать. Тому, похоже, это не очень-то нравилось. Это было где-то с неделю тому.

Кэвендиш хлопает в ладони и смеется.

– Вот и славно, – говорит он.

– Почему вы не упомянули об этом раньше? – спрашивает Самнер. – Вы ведь были там, когда капитан спрашивал, не видел ли кто-либо из нас чего-нибудь подозрительного.

– Должно быть, я просто забыл об этом, – небрежно отвечает Дракс. – Наверное, это потому, что я не такой умный, как вы, мистер Самнер. Понимаете, память у меня дырявая.

Самнер, не мигая, смотрит на него, и Дракс отвечает ему столь же пристальным взглядом. Он не испытывает ни малейших угрызений совести и сохраняет полное спокойствие. Ему хорошо знакомы такие типы, как этот судовой врач, – он будет умничать и играть словами, целыми днями напролет задавать вопросы, но никогда не осмелится на поступок. Он из породы болтунов, а не тех, кто делает дело.

Они вместе идут к капитану, и Дракс рассказывает Браунли о том, что видел. Браунли приказывает привести из трюма Мак-Кендрика, закованного в кандалы, а потом просит Дракса еще раз, слово в слово, повторить то, о чем он только рассказал, но уже в присутствии пленника.

– Я видел, как он распускал руки и пытался приласкать убитого мальчишку, – спокойно заявляет Дракс. – Он пытался поцеловать его и приголубить по-всякому. Это было у палубной рубки.

– А почему вы не доложили мне об этом раньше?

– Я как-то не задумывался об этом, и только когда Мак-Кендрика назвали убийцей, я все вспомнил.

– Это грязная ложь, – заявляет в ответ Мак-Кендрик. – Я никогда и пальцем мальчишку не трогал.

– Я видел то, что видел, – отвечает Дракс. – И никто не убедит меня в обратном.

Ложь дается ему легко, в чем нет ничего удивительного. Слова – это просто звуки, издаваемые в определенном порядке, и он может тасовать их так, как ему заблагорассудится. Свиньи хрюкают, утки крякают, а люди лгут: таков порядок вещей.

– И вы готовы подтвердить это под присягой? – спрашивает Браунли. – В суде?

– Под присягой и на Библии, – подтверждает Дракс. – Да, готов.

– Я запишу ваш рассказ в судовой журнал, а вы оставите отпечаток пальца, что все записано верно, – говорит Браунли. – Письменное свидетельство нам не помешает.

Прежняя невозмутимость и спокойствие Мак-Кендрика растаяли без следа. Его лицо, бледное и узкое, покрылось красными пятнами, и его буквально трясет от ярости.

– В его рассказе нет ни слова правды, – выкрикивает он. – Ни единого. Он нагло лжет.

– У меня нет причины лгать, – возражает Дракс. – К чему мне лишние неприятности?