Последний койот

— Вот именно. Это было очевидно. Дальше — больше. В ее сумочке — клатч, да, так вы ее назвали? — обнаружился клочок бумаги с названием мотеля и номером комнаты. Написаны они были правой рукой. А удар ножом, как я уже говорил, был нанесен в верхнюю часть грудной клетки справа. И вот тут обнаруживается противоречие. Если она бросилась на него с ножом, то он, скорее всего, при этом должен был быть у нее в правой руке. И если тот тип перехватил ее руку и оттолкнул ее, рана была бы слева, а не справа.

Босх прижал согнутую правую руку к груди, наглядно продемонстрировав, что попасть при этом ножом в правую половину грудной клетки было бы затруднительно.

— Ну и еще всякие несостыковки по мелочи. Например, рана была направлена сверху вниз, что также невозможно, если нож был в правой руке. В таком случае она должна была быть направлена снизу вверх.

Инохос кивнула в знак того, что понимает.

— Загвоздка была в том, что у нас не было никаких физических улик, которые опровергали бы его рассказ. Вообще ни одной. Только интуиция, которая подсказывала нам, что она не могла повести себя так, как он говорил. Одного направления раны было недостаточно. Кроме того, в его пользу говорил нож. Он лежал на кровати, и на рукоятке были явственно видны кровавые отпечатки. У меня не было никаких сомнений в том, что они будут принадлежать ей. Прижать ее пальцы к рукоятке уже после того, как она умерла, не составило бы никакого труда. Так что, хотя я и не считал, что отпечатки стоит принимать во внимание, это не имело никакого значения. Значение имело то, что решит прокурор и что в итоге скажут присяжные. В подобных делах защита всегда напирает на отсутствие неопровержимых доказательств, которые позволили бы точно установить вину подозреваемого. Так что нам требовалось что-то посущественнее интуиции.

— И что было дальше?

— Ну, мы называем такие ситуации «он сказал, она сказала». Слово одного человека против слова другого, только в данном случае другой, вернее, другая была мертва, что лишь еще больше все осложняло. У нас не было ничего, кроме его версии. В таких случаях клиента надо колоть. Обрабатывать. Методов для этого есть множество. Но, по сути, ты везешь его в номера и начинаешь ломать. Мы…

— В номера?

— Комнаты для допроса. В отделе. Мы привели этого типа в номер. Как свидетеля. Официально мы его не задерживали. Вежливо попросили его проехать с нами, сказали, что нам необходимо уточнить кое-какие подробности, и он согласился. Прямо весь такой из себя готовый сотрудничать. Спокойный как удав. Мы посадили его в комнату, а потом вместе с Эдгаром пошли к ребятам из патрульной службы за кофе. У них там отличный кофе. Им от щедрот какого-то ресторана, который разрушился во время землетрясения, перепала роскошная кофемашина. К ним теперь все ходят за кофе. В общем, идем мы с Эдгаром, никуда не спешим, обсуждаем, как будем колоть этого типа, кто что будет говорить и так далее. А тем временем этот чертов дебил Паундз — прошу прощения, доктор, — проходя мимо, видит этого типа через окошечко в стене комнаты, заваливается к нему и начинает его просвещать. А…

— В каком смысле просвещать?

— Зачитывает ему его права. Это наш свидетель, Паундз видит его в первый раз в жизни, но решает, что его долг — растолковать задержанному, что к чему. Он, видите ли, подумал, что мы об этом позабыли.

Босх с возмущенным видом посмотрел на Инохос и увидел, что она не понимает.

— Разве это не было правильно? — спросила она. — Разве по закону вы не обязаны уведомить человека о его правах?

Босх усилием воли обуздал свой гнев, напомнив себе, что, хотя Инохос и работала на управление, она все равно не была посвящена во внутреннюю кухню. Ее представления о работе полиции явно основывались скорее на материалах средств массовой информации, нежели на том, как дела обстояли в действительности.

— Позвольте мне кратенько рассказать вам, как оно должно быть по закону и как все обстоит на самом деле. Мы, полицейские, по сути, являемся заложниками этого закона. Он предписывает нам сообщить преступнику — ну или, по крайней мере, предполагаемому преступнику — примерно следующее: послушай, приятель, мы считаем, что ты совершил преступление, и, хотя Верховный суд и любой юрист посоветовал бы тебе молчать как рыба, может, ты все-таки поговоришь с нами? Так далеко не уедешь. Приходится действовать в обход. Пускать в ход где хитрость, где блеф, где полуправду. Балансировать, как канатоходец на канате. Тогда есть шанс, что если ты будешь осторожен, то тебе удастся протащить дело через суд. Так что, когда какой-нибудь болван, который ни черта ни в чем не смыслит, заявляется к твоему фигуранту и начинает втирать ему про его права, это может пустить насмарку весь день, не говоря уже о деле.

Он умолк и внимательно посмотрел на Инохос. Скептическое выражение на ее лице никуда не делось. Хорошо, наверное, быть законопослушной гражданкой, когда представления не имеешь о том, что на самом деле происходит на улицах, с раздражением подумал Босх.