— Как только кому-то разъяснили его права, на этом можно ставить точку, — сказал он. — Делу конец. Ну, в общем, вернулись мы с Эдгаром, а этот тип нам и заявляет: хочу, мол, адвоката. Я ему в ответ — какой такой адвокат, зачем адвокат? Ты же свидетель, а не подозреваемый, а он нам и говорит, что к нему только что заходил лейтенант и зачитал ему его права. Даже не знаю, кого я в тот момент ненавидел больше — Паундза, который все испортил, или этого мудака, который убил девушку.
— А скажите, что произошло бы, если бы Паундз не сделал то, что он сделал?
— Мы расположили бы того типа к себе, попросили его еще раз рассказать о том, как все произошло, во всех подробностях, и надеялись, что вылезут нестыковки с тем, что он рассказал патрульным. А потом сказали бы: нестыковки в ваших показаниях переводят вас в разряд подозреваемых. И вот
— И что же произошло после того, как вы узнали, что ему разъяснили его права?
— Я вышел из комнаты и направился прямиком в закуток к Паундзу. Он понял, что сейчас что-то будет, потому что при виде меня привстал со своего места. Я это помню. Я спросил его — это он проинформировал моего фигуранта? Он сказал «да», и тут-то все и закрутилось. Сначала мы орали друг на друга… а что было потом, я не помню. Я не пытаюсь ничего отрицать, я просто не помню подробностей. Видимо, я схватил его за грудки и толкнул. А он полетел лицом прямо в стекло.
— И что вы тогда сделали?
— Ну, тут в его закуток понабежали ребята и выволокли меня оттуда. Начальник участка отправил меня домой. Паундзу пришлось поехать в «травму», потому что у него был сломан нос. Он написал заявление в отдел внутренних расследований, и меня отстранили. Потом в дело вмешался Ирвинг, и отстранение превратилось в принудительный отпуск. Так я и оказался здесь.
— А ваше расследование чем закончилось?
— Да ничем. Тот тип отказался говорить. Вызвал своего адвоката, и он посоветовал ему просто ждать. В прошлую пятницу Эдгар пошел со всем, что удалось накопать, в прокуратуру, а они послали его куда подальше. Сказали, что не собираются идти в суд с делом, в котором нет ни единого свидетеля, только потому что мы обнаружили в нем какие-то мелкие нестыковки. Экспертиза установила, что отпечатки на рукояти ножа принадлежат самой убитой. Какая неожиданность! В общем, оказалось, что она не имеет значения. Во всяком случае, не настолько, чтобы они пошли ради нее на риск проиграть дело.
В кабинете снова повисло молчание. Босх предполагал, что Инохос думает о параллелях между этим делом и делом о смерти его матери.
— Итого, — произнес он наконец, — убийца гуляет на свободе, человек, благодаря которому это произошло, сидит на своем месте, разбитое стекло уже заменили — все как всегда. Это наша система. Я взорвался, и посмотрите, чем это закончилось для меня. Принудительным отпуском и, возможно, вылетом с работы.
Инохос откашлялась, прежде чем заговорить.
— Теперь, когда вы рассказали мне об обстоятельствах, связанных с тем, что произошло, несложно понять, отчего вы разозлились. Но не то, как вы в результате себя повели. Вам никогда не приходилось слышать выражение «амок нашел»?
Босх покачал головой.
— Его обычно используют для описания яростной вспышки, причины которой кроются в том, что человек живет под постоянным давлением. Постепенно оно накапливается, и в какой-то момент происходит взрыв — зачастую направленный не совсем на тот объект, который несет ответственность за давление.
— Если вы хотите, чтобы я сказал, что Паундз был невинной жертвой, то вы этого не дождетесь.
— Я этого не хочу. Я хочу, чтобы вы взглянули на эту ситуацию и проанализировали, как такое могло произойти.
— Я не знаю. Это произошло само собой.
— Когда вы проявляете к кому-то физическую агрессию, у вас не возникает ощущения, что вы опускаетесь на один уровень с человеком, которого отпустили за недостатком улик?