Последний койот

— Ты прекрасно знаешь зачем. Я подумал, что оставлять их в деле или в хранилище вещдоков небезопасно — учитывая, что Конклин неминуемо должен был стать окружным прокурором, а Эноу оказывал ему услуги. Так что я решил, что у меня ремень и карта будут целее. А потом, много лет спустя, когда уже перед отъездом во Флориду разгребал свои завалы, наткнулся на них в ящике стола. Так что перед тем, как уйти, я взял дело из архива и положил дактилоскопическую карту обратно в папку, а потом поехал в отдел хранения и вернул ремень в коробку. Эноу к тому времени уже был на пенсии в Вегасе. Звезда Конклина закатилась, и он ушел из политики. Про дело все давным-давно забыли. Я вернул его в архив. Наверное, я подсознательно надеялся, что когда-нибудь кто-то вроде тебя снова им займется.

— А вы сами, когда брали дело из архива, чтобы вернуть дактилоскопическую карту, в него не заглядывали?

— Заглянул — и понял, что, когда решил оставить ремень и карту у себя, поступил совершенно правильно. За это время с делом кто-то поработал: из материалов исчез протокол допроса Фокса. Возможно, это был Эноу.

— Если Эноу руководил расследованием, вся писанина была на вас, верно?

— Ну да. Он спихнул на меня большую часть бумажной работы.

— Что такого могло быть в протоколе допроса Фокса, что Эноу счел необходимым изъять его из дела?

— Я не помню там ничего из ряда вон выходящего, за исключением своего ощущения, что Фокс врет, а Конклин ведет себя как-то странно.

— Из того, что вы помните, больше из дела ничего не пропало?

— Да нет вроде, ничего существенного, только протокол. Я думаю, он просто хотел, чтобы в материалах нигде не фигурировало имя Конклина.

— Ну да, только Эноу кое-что упустил из виду. Вы упомянули о первом звонке Конклина в хронологическом отчете. Оттуда я, собственно, про него и узнал.

— В самом деле? Ай да я! Да и ты тоже не промах, если добрался до меня.

— Угу.

— Ладно, давай поворачивать к дому. Жалко, что клева сегодня толком не было.

— Я не жалуюсь. Я свою рыбу поймал.

Маккитрик встал за штурвал и уже собирался завести мотор, как вдруг ему в голову пришла какая-то мысль.

— Знаешь, что мы забыли? — Он подошел к термосумке и открыл ее. — Не хочу огорчать Мэри.

Он достал сэндвичи, заботливо упакованные женой в отдельный пакетик каждый.

— Есть хочешь?

— Не особенно.

— Вот и я тоже.

Он вытащил сэндвичи из пакетов и выкинул за борт. Босх молча наблюдал за ним.

— Джейк, а когда вы наставили на меня пушку, кем вы меня считали?

Маккитрик аккуратно сложил пакеты и молча убрал их обратно в термосумку. Потом разогнулся и посмотрел на Босха.

— Даже не знаю. Я думал, что, возможно, мне придется вывезти тебя в море подальше от берега и отправить за борт, как те сэндвичи. Сдается мне, я все эти годы прятался здесь, ожидая, что рано или поздно они кого-то ко мне подошлют.

— Думаете, они дотянулись бы до вас? Все-таки времени прошло немало, да и забрались вы вон как далеко от Лос-Анджелеса.

— Понятия не имею. Чем дальше, тем сильнее я в этом сомневаюсь. Но привычка — вторая натура. Я всегда держу под рукой пистолет. Даром что большую часть времени сам уже не помню, зачем он мне.

Обратный путь они проделали в молчании, под рев мотора и шум волн, периодически окатывавших их мелкой россыпью соленых брызг. Говорить не тянуло. Все было уже сказано. Время от времени Босх бросал взгляд на Маккитрика. Морщинистое лицо старика было скрыто в тени козырька бейсболки. Но Босх видел его глаза. Они смотрели куда-то далеко в прошлое, на нечто такое, что случилось много лет назад и теперь уже невозможно изменить.

Глава 26

От избыточного количества пива в сочетании с избыточным количеством солнца у Босха разболелась голова. От приглашения поужинать с Маккитриками он отказался, сославшись на усталость. К счастью, в дорожной сумке в машине у него был тайленол, так что он закинул в рот пару таблеток и проглотил их, ничем не запивая. В ожидании, пока они подействуют, он вытащил блокнот и еще раз перечитал свои записи, которые сделал во время разговора с Маккитриком.

Под конец рыбалки он пришел к выводу, что ему нравится старый полицейский. Наверное, отчасти Босх видел в нем самого себя. Маккитрик мучился угрызениями совести за то, что не довел расследование того дела до конца. Не исполнил свой долг. Босх винил себя в том же самом: все эти годы он игнорировал дело, хотя знал, что оно его ждет. Теперь он пытался искупить свою вину — как Маккитрик, когда все ему рассказал. Но оба они понимали, что может быть уже слишком поздно.

Босх сам не до конца понимал, что будет делать дальше, когда вернется в Лос-Анджелес. Единственным возможным шагом казалось вступить в противоборство с Конклином, но делать это ему не хотелось. Он отдавал себе отчет в том, что позиция у него слабая, основанная только на подозрениях и не подкрепленная никакими неопровержимыми уликами. У Конклина будет преимущество.