Последний конфликт в независимой Греции: Союзническая война 220–217 гг. до н. э.

Филипп, отказавшись от захвата острова Кефалления, разработал план двойного удара по основным противникам в этой войне — Этолии и Спарте. Причем обе операции имели целью не столько экономическое разорение территорий — в этом не было ничего нового — сколько носили явно демонстрационный характер и были нацелены на подавление морального духа врага. Разгром Ферма — центра Этолийской федерации, т. е. проникновение в «святая святых» союза, показал уязвимость и слабость этолийцев. Особенно остро воспринималось это событие на фоне неудач Доримаха в Фессалии. Вполне уместно полагать, что и вторая атака — на Спарту — преследовала те же цели с одной поправкой: «сердцем» спартиатов были их земельные угодья[363]. Таким образом, царь в 218 г. перехватывал инициативу в ведении войны. Теперь он наступал, а обороняющиеся находились в состоянии неопределенности. Таким образом, стратегическая цель была избрана; для ее реализации царь продумал и тактические приемы.

Основным таким приемом стал элемент внезапности, который присутствовал в обоих предприятиях этого года. Появления Филиппа не ожидали ни в Этолии, ни тем более в Спарте. Более того, спартанцы вообще полагали, что он еще не покинул этолийские земли и даже предлагали отправить туда Ликурга с войском на помощь союзнику (Polyb., V, 18).

Благодаря полной внезапности царь с небольшими силами справился с поставленной целью там, где в других условиях потребовалась бы огромная армия. Примечательно, что Филипп одинаково решительно атаковал своих противников — как спартанцев, хотя ему пришлось впервые встречаться с ними на поле боя, так и этолийцев, гористая территория которых часто являлась причиной неудач для завоевателей. Избрав наступательную тактику, царь продумал план действий, выбрал место атаки, застал противника врасплох и повысил боевой дух своей армии.

Вторым важным залогом успеха стала мобильность. Филипп имел возможность оценить на практике то, что изучал в теории. Ведь для него существовал наглядный пример для подражания — это жизнь Александра Македонского[364]. Как известно, стремительность Александра доминировала во всех его передвижениях, обеспечивая ему дополнительное время и преимущества перед врагом. Филипп перед вторжением в Этолию приказал оставить большую часть пожитков и двигаться налегке (Polyb., V, 5, 15). По подсчетам Н. Хэммонда[365], в Этолии он прошел примерно 80 км за 28 часов с небольшим перерывом. Также и накануне похода в Лаконику он не стал ожидать опаздывавших союзников и терять драгоценное время. Именно поэтому мессенцы, хотя и собиравшиеся поспешно, как говорит Полибий, не застали македонскую армию в пункте сбора в Тегее и были вынуждены действовать самостоятельно.

Третья особенность тактики царя основывалась на знании топографии и заключалась в правильном выборе маршрута. Тем более трудно представить себе реализацию этой задачи, если принять во внимание отсутствие в то время военных карт в их современном понимании. В Этолии Филипп шел через гористую местность, покрытую лесом, по узким и трудным дорогам. Тяжелых участков пути было два: один — τά στενά между Метапой и Памфией, второй — τά στενά от Памфии к Ферму (Polyb., V, 7). Однако Филипп сумел быстро провести свое войско через эти теснины без видимых потерь. Скорее всего, дело не в том, что, как говорит Полибий, македоняне «шли бодро», а в том, что у них имелся надежный проводник. Косвенное указание на это есть в одном пассаже (V, 5, 15). В Спарте подобных проблем перед царем не стояло — он двигался почти беспрепятственно, разоряя поля и опустошая окрестности (Polyb., V, 19). Можно отметить, что Филипп прекрасно знал, где следует остановиться дольше обычного, чтобы пополнить запасы. Так в Гелии он находился несколько дней, высылая фуражиров. Направление к мысу Тенар, славившемуся в IV веке как рынок наемников, и продвижение вблизи гавани также нельзя назвать случайным. Акция устрашения в данном случае явно совмещалась с разведкой. Опасной дорога оказалась лишь в самом конце похода, когда Филипп подходил к Спарте. Царю следовало переправиться через реку, причем слева от него был город и готовые к бою спартиаты, а справа на холмах стояло войско Ликурга. Полибий говорит, что спартанцы пошли на хитрость: они запрудили верховья реки, и вода залила пространство между городом и высотами. Оставалась единственная дорога — по горному склону под самыми высотами. Причем пройти там можно было, лишь вытянув войска в длинную, практически беззащитную линию. Царь отказался от мысли подходить к городу таким путем; он предпочел с частью войска вступить в бой с Ликургом, и оказался прав.