Последний король французов. Часть первая

«22 мая 1791 года. — Горести, которые мы испытываем на протяжении последних полутора месяцев, заботы, которые я оказываю моей бедной сестре, мои занятия, мое обустройство в новых покоях — все это заставило меня прекратить на время вести дневник. Но теперь я намерен взяться за него снова; я дам в нем отчет о всех моих поступках и даже о всех моих мыслях; читая его, будут читать в моей душе, и ничто в нем не будет опущено — ни хорошее, ни дурное. Уже около года моя юность дает мне почти непрерывные сражения, и я много страдаю; но в этой печали нет ничего горького, напротив, она заставляет меня видеть впереди счастливое будущее. Я думаю о счастье, которым буду наслаждаться, когда подле меня будет милая и красивая жена, способная дать мне законную возможность удовлетворять раздирающие меня жгучие желания. Я прекрасно понимаю, что момент этот еще очень далек, но рано или поздно он настанет, и эта мысль служит мне поддержкой; без этого я не устоял бы и пустился бы во все виды распутства, свойственные молодым людям. О матушка! Как я благословляю вас за то, что вы уберегли меня от всех подобных зол, внушив мне религиозные чувства, которые придают мне силу!..»

Ну и к кому, по вашему мнению, обращено это восклицание «О матушка!»? К герцогине Орлеанской, не так ли? Однако вы ошибаетесь. Оно обращено к г-же де Жанлис, любовнице отца, то есть к той женщине, которую наряду с новой конституцией юный герцог любит больше всего на свете.

Что за странная мысль пришла на ум принцу напечатать этот дневник в 1800 году и перепечатать его в 1831 году!

Пока в доме герцога Орлеанского происходили все эти разнообразные семейные события, о которых мы только что рассказали, политические события шли тем роковым ходом, какой привел Францию к 93-му году, а короля к 21 января.

Неккер подает в отставку и, за год до этого призванный как триумфатор, покидает Францию как беглец. Парламенты упразднены. Национальное собрание, предупрежденное королем о том, что эмигранты разжигают среди немецких князей враждебные настроения к Франции, приказывает перевести все полки в состояние боевой готовности и набрать сто тысяч вспомогательных солдат для распределения их между полками.

За этим указом следует другой, который повелевает всем полковникам, являющимся собственниками полков, под страхом отставки вернуться в расположение своих частей.

В итоге 14 июня 1791 года герцог Шартрский отбыл в Вандом, где находился его полк.

То был 14-й драгунский полк, носивший в то время название Шартрского драгунского полка.

Пятнадцатого июня он прибыл на место, и 16-го началась его военная служба.

Эту службу, насколько можно судить, герцог Шартрский исполнял с энтузиазмом, ибо в его дневнике мы читаем:

«16 июня. — … поднялся сегодня утром без четверти пять, а в шесть уже побывал вместе с подполковниками во всех конюшнях…

17 июня. — Побывал этим утром в конюшнях и не застал там ни одного офицера, хотя там всегда должен находиться один из них… Драгуны были очень приветливы со мной…

18 июня. — В это утро пришел в конюшни в шесть часов; все офицеры были на своих постах».

Вернемся, однако, к якобинцам; хорошо известно, какой сетью клубов их главная вента, материнская ложа, покрыла всю провинцию. «Друзья конституции» в Вандоме были отделением парижского клуба.