Наделив это решение обратной силой, первый лавровый венок поднесли герцогу Шартрскому.
Два протокола, датированные 10 и 11 августа 1791 года, увековечивают эту торжественную церемонию.
Между тем 6 июля, в своем циркулярном письме, помеченном Падуей, император Леопольд II призвал других европейских монархов присоединиться к нему, дабы заявить, что все они воспринимают дело христианнейшего короля Франции как свое собственное дело и требуют, чтобы этот государь и его семья были немедленно отпущены на свободу; что они объединятся, чтобы нещадно отомстить за все дальнейшие покушения на достоинство и личную безопасность Людовика XVI и его семьи; что они признают в качестве конституционных законов, легитимно установленных во Франции, лишь те, какие будут добровольно одобрены королем, пользующимся полной свободой, и, напротив, совместно употребляют все средства, какие будут в их распоряжении, чтобы положить конец возмутительному захвату власти, который носит характер открытого мятежа и пагубный пример которого всем европейским правительствам крайне важно искоренить. То было настоящее объявление войны. Национальное собрание так к этому и отнеслось, и герцог Шартрский получил приказ отбыть в Валансьен.
— О! — воскликнул он, получив этот приказ. — Вот теперь мне наверняка удастся послужить отечеству и поработать саблей!
Четырнадцатого августа герцог Шартрский покинул Вандом, сделал остановку в Париже, 17-го поставил свою подпись в ведомости клуба дорогих его сердцу якобинцев и направился в Валансьен, где его ожидала, ввиду старшинства его чина полковника, должность начальника гарнизона.
Двадцать седьмого августа, в то самое время, когда юный принц вступил на свой новый пост, Леопольд II и Фридрих Вильгельм встречаются в Пильнице.
Некоторое время спустя, с 3 по 13 сентября, Национальное собрание завершило работу над конституционным актом, позднее известным под названием Конституции 91 года, и 14 сентября король отправился в Национальное собрание, принес клятву этой конституции и взял на себя обязательство отстаивать ее всей властью, какая была ему доверена.
Впрочем, герцогу Орлеанскому тоже представилась возможность открыто высказать Национальному собранию свои убеждения. 24 августа в Собрании обсуждался вопрос об общественном положении членов королевской семьи.
Одна из статей документа, представленного конституционным комитетом, гласила, что они не могут пользоваться ни одним из прав активного гражданина.
Эта статья дала герцогу Орлеанскому возможность выставить себя настоящим гражданином.