Последний король французов. Часть первая

В ночь с 17 на 18 фрюктидора Ожеро, призванный Баррасом, вступил в Париж с десятью тысячами солдат и с сорока артиллерийскими орудиями и в четыре часа утра парижане проснулись от грохота пушек.

Все знают, как совершился этот переворот и каковы были его последствия. Две палаты, составлявшие законодательный корпус, были оцеплены, два члена Директории, сто пятьдесят четыре депутата и сто сорок восемь граждан, обвиненных в сообщничестве с ними, были отправлены в ссылку, а неприсягнувшие священники и эмигранты вновь выдворены из страны; изгнание Бурбонов старшей ветви и Бурбонов младшей ветви продолжилось с еще большей строгостью, чем прежде; и, наконец, Директория была облечена диктаторским всемогуществом, с правом брать города в осаду и судить подозреваемых лиц при посредстве чрезвычайных военных трибуналов.

Герцогиня Орлеанская, которую пощадили Марат и Робеспьер, герцогиня Орлеанская, которая в страшные 93-й и 94-й годы укрывалась в доме герцога де Пентьевра и которую там никто не побеспокоил, на этот раз была арестована, заключена в тюрьму Ла-Форс и, наконец, 26 сентября 1797 года изгнана из Франции, получив пенсион в сто тысяч франков, который выплачивался с доходов от ее конфискованных имений.

Она удалилась в Испанию.

Одновременно до юных принцев дошли другие новости, еще более удивительные, чем эти: человек, имя которого было едва знакомо им в то время, когда они покинули Францию, стремительно приобретал все большую известность; это имя, впервые произнесенное при осаде Тулона, громко прозвучавшее 13 вандемьера и повторенное эхом сражений при Монтенотте, Арколе и Лоди, начало заполнять собой мир. То было имя Бонапарта.

Между тем эти последние новости скорее всего удивили юных принцев, но еще не обеспокоили их. Эта стремительная карьера, к тому же приписываемая как случаю, так и гению, покамест была всего лишь карьерой солдата, и хотя, в предвидении будущих событий, победитель Италии уже удалил из своего имени букву, придававшую ему итальянское звучание, один только Бонапарт — если, конечно, предположить, что уголок завесы будущего приоткрылся для него, — один только Бонапарт прозревал грядущую судьбу Наполеона.

Но, притягиваемый в Европу одновременно двумя желаниями — увидеть мать и быть ближе к событиям, к которым целая партия продолжала привязывать его имя, герцог Орлеанский принял решение покинуть Америку и отправиться в Испанию.

Этому замыслу мешало лишь одно препятствие: война, начавшаяся между Испанией и Англией и прервавшая все коммуникации.

Посовещавшись между собой, принцы решили отправиться вначале в Луизиану, принадлежавшую в то время Испании; из Луизианы они должны были отправиться в Гавану, а из Гаваны — в какую-нибудь точку Испании.

Получив согласие испанского посланника в Филадельфии, они отправились в путь 10 декабря 1797 года, в тот самый день, когда Бонапарт по возвращении из Раштатта был представлен Директории и Париж праздновал заключение Кампоформийского мира.

У принцев были лошади, но, поскольку путешествие верхом было чересчур утомительно для герцога де Монпансье и графа де Божоле, отличавшихся слабым здоровьем, братья купили повозку, впрягли в нее трех лошадей и путешествовали на манер тех эмигрантов, которые в те времена отправлялись пытать счастье во внутренние области страны и оспаривать у краснокожих границы колонии.

Путешествие было долгим, поскольку они не могли преодолевать более восьми или десяти французских льё в день; в Карлайле повозка перевернулась, и герцог Орлеанский едва не погиб; в Питтсбурге они застали Мононгахилу замерзшей; к счастью, Аллегейни была еще свободной ото льда; принцы купили лодку, как прежде купили повозку, и 3 января 1798 года отважились пуститься вплавь по Огайо. Добравшись до форта Массак, на пути к которому им пришлось бороться почти с такими же опасностями, какие подстерегают во время арктической навигации, они запаслись там дичью и, отважившись пуститься вплавь по Миссисипи, спустились вниз по течению до Нового Орлеана, куда прибыли 17 февраля; там принцы решили дожидаться прибытия какого-нибудь испанского корвета, но, поскольку ни один корвет так и не прибыл, они отплыли на американском судне, которое, дойдя до середины Мексиканского залива, было захвачено английским фрегатом.

Вначале принцы сочли это событие более трагическим, чем оно было в действительности: фрегат плавал под трехцветным флагом, и они подумали, что попали в руки Директории.

Однако приказ, отданный на английском языке, успокоил их; тем не менее, прежде чем подняться на борт корабля, герцог Орлеанский крикнул на английском языке, обращаясь к помощнику капитана:

— Сударь, я герцог Орлеанский, а два моих спутника — это мои братья, герцог де Монпансье и граф де Божоле. Мы направлялись в Гавану. Соблаговолите известить капитана о нашем присутствии.