Последний король французов. Часть первая

Капитан тотчас же примчался: это был тот, кто позднее звался адмиралом Кокраном и кого мы встречали у герцога Орлеанского, вернувшегося во Францию и жившего в Пале-Рояле. Он заявил изгнанникам, что они будут желанными гостями на борту его судна, и бросил вниз канат, чтобы облегчить им подъем; однако канат, то ли плохо брошенный, то ли плохо пойманный, выскользнул из рук герцога Орлеанского, который рухнул в воду, но, превосходно умея плавать, отделался купанием, не представлявшим при этой почти тропической температуре никакой опасности.

То, что принцы восприняли вначале как неприятное происшествие, оказалось, напротив, удачей. Капитан Кокран предоставил свой фрегат в их распоряжение и, узнав, как мы уже говорили, что они направлялись в Гавану, решил отвезти их туда сам.

Принцы прибыли к месту назначения 31 марта.

Однако там их задержали по категорическому приказу Мадридского двора, строжайшим образом запрещавшему французским принцам въезжать в Испанию.

Старая вражда между регентом и Филиппом V еще не утихла!

Принцев превосходно принимали в Гаване, и какое-то время они думали остаться там и основать поселение, но 21 мая 1799 года генерал-губернатор острова Кубы получил строгий приказ выдворить французских принцев из испанских колоний в Новом Свете.

Исключение было сделано только для Луизианы, и принцы получили разрешение поселиться там.

Это был тот самый день, когда Бонапарт снял осаду с Сен-Жан-д'Акра, шведский король вступил в антифранцузскую коалицию, а Суворов захватил Алессандрию.

Герцог Орлеанский отказался от этого странного гостеприимства и, сопровождаемый своими братьями, поднялся на борт испанского парламентерского судна, которое доставило их на Багамские острова, придлежавшие англичанам, а затем в Галифакс, главный город Новой Шотландии, где герцог Кентский, один из сыновей короля Георга III и отец королевы Виктории, оказал им царственный прием, но, тем не менее, не решился взять на себя ответственность и позволить им отправиться в Англию на корабле военно-морского флота.

Так что изгнанникам пришлось вернуться в Соединенные Штаты, которые, будучи менее щепетильными, поспособствовали их переезду в Лондон, куда они и прибыли в январе 1800 года.

XXII

За три месяца до этого Бонапарт произвел переворот 18 брюмера и, по существу говоря, стал властелином Франции.

И потому, высадившись в Фалмуте и узнав удивительные новости, пришедшие из Франции и распространившиеся по всей Европе, Луи Филипп написал Говернеру Морису, своему прежнему покровителю, письмо, удостоверявшее его удивление:

«Карантин в бухте Фалмута, 30 января 1800 года.

Сударь, мне стало известно, что в Нью-Йорк скоро отправится пакетбот, и я пользуюсь этим удобным случаем, чтобы известить Вас о нашем благополучном прибытии после трехнедельного плавания, которое сопровождалось довольно сносной погодой и в ходе которого мы не встретились, слава Богу, ни с какими крейсирующими судами. Тем не менее мы видели какой-то корабль, который не был английским; по счастливой случайности он нас испугался. Нам повезло тем больше, что в это время море кишело корсарами и ими только что были захвачены четыре пакетбота. Газеты пишут исключительно о захвате судов и ураганных ветрах.

Вскоре я напишу Вам более пространное письмо, а сейчас мне нужно было лишь сообщить Вам о нашем благополучном возвращении. Как видите, я родился под счастливой звездой!

Бонапарт — первый консул! Аббат Сиейес — его коллега!! Епископ Отёнский — его министр!!!

Приветствую Вас от всего сердца. Мои поклоны Вашим друзьям.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

Девятнадцатый век начался для Луи Филиппа с этих трех восклицательных знаков.

И в самом деле, зрелище того, что происходило тогда в Европе, зрелище великого созидания современного мира в момент его зарождения, должно было сильно удивлять сына Филиппа Эгалите, воспитанника г-жи де Жанлис и ученика генерала Дюмурье.