Последний король французов. Часть первая

Но испанский королевский двор проявил прежнюю щепетильность, так что молодые принцы не смогли сойти на берег, и, так и не увидев матери и не получив возможности общаться с ней иначе, чем письмами, они были вынуждены вернуться в Англию.

Однако следствием этой переписки стало воссоединение принцессы Аделаиды с матерью.

Тем временем Бонапарт утвердил в Маренго свою зарождающуюся власть не только во Франции, но и в Европе и готовился принять титул императора французов, заставив при этом короля Англии отказаться от титула короля Франции.

Эти новости оказали огромное влияние на Европу. 21 января 1801 года, в годовщину казни Людовика XVI — подумал ли император Павел I об этом странном совпадении дат? — так вот, 21 января 1801 года император Павел I отказался поддерживать дело Бурбонов и призвал Людовика XVIII покинуть Митаву вместе со своим маленьким двором. Этот призыв был равносилен приказу. Людовик XVIII покинул Митаву и перебрался в Пруссию.

Однако Пруссия тоже не хотела делать что-либо неприятное первому консулу и Французской республике, так что Людовика XVIII призвали отказаться от титула короля Франции. Возможности противиться этому не было, и он принял титул графа де Лилля.

Фортуна Бонапарта шагала гигантскими шагами; удача, которая витает над предызбранными людьми, сопровождает их повсюду. Задетый пушечным ядром в битве при Маренго, он отделался царапиной. Находясь под угрозой гибели от адской машины Карбона и Сен-Режана, он увидел, как эта адская машина, взорвавшись, убила пятьдесят шесть человек и ранила двадцать двух, но сам не пострадал. Наконец, он ускользнул от Жоржа Кадудаля, вероятно самого страшного из ополчившихся против него заговорщиков, провалившийся заговор которого, избавив первого консула от Моро и Пишегрю, двух его врагов, дал ему возможность свести на нет распространившиеся слухи о его сговоре с Бурбонами.

Герцог Энгиенский, арестованный 15 марта 1804 года в Эттенхайме и привезенный 20-го числа в Париж, был расстрелян 21-го во рву Венсенского замка.

Наконец, 2 ноября того же года папа Пий VII отбыл из Рима, 25-го числа того же месяца прибыл в Фонтенбло, 28-го отправился в Париж в одной карете с Наполеоном и 2 декабря короновал его в соборе Парижской Богоматери императором французов.

То были жестокие удары, нанесенные надеждам принцев-изгнанников.

XXIII

Посмотрим, какое воздействие оказали все эти разнообразные события на будущего короля Франции, которому предстояло в свой черед пережить несколько покушений на его жизнь и ускользнуть от адской машины Фиески и пуль Алибо, Мёнье и Леконта.

Почти сразу после казни герцога Энгиенского последовала смерть Жоржа Кадудаля, часть заговорщиков погибли на эшафоте, другие были помилованы императором, а кто-то сумел бежать и укрылся в Англии.

На этот раз граф д'Артуа не утратил бдительности и не стал оказывать эмигрантам полного доверия; зная ловкость одного из офицеров Жоржа Кадудаля, он вызвал его к себе; это был Бреш: более удачливый, чем его генерал, он смог вернуться в Англию после предпринятого в Париже покушения.

— Вы знакомы с Дюмурье? — спросил его принц.

— Нет, монсеньор, — ответил Бреш.

— Тем хуже; а из его окружения вы тоже никого не знаете?

— Я не знаю этих людей даже по имени.

— Очень жаль.

— Почему, монсеньор?

— Потому, что я побудил бы вас увидеться с этими людьми.

— Зачем, монсеньор?

— Чтобы побеседовать с ними.

— О чем?

— О чем угодно, это не имеет значения.

— Если речь идет лишь о такой безделице, я вступлю в сношения с Дюмурье или с его друзьями.

— Сделайте это как можно быстрее.

Дюмурье жил в небольшом деревенском доме вблизи Лондона. Уже на другой день Бреш отправился туда и стал прогуливаться возле сада, делая вид, будто занят лишь тем, что любуется его очарованием и красотой цветов. Кто-то из обитателей дома, заметив незнакомца, учтиво пригласил его войти в сад, что тот и сделал. Разговор начался на английском языке, но вскоре Бреш сказал:

— Полагаю, что вы француз, как и я, так что нам будет удобнее говорить на родном языке.

— Я одного мнения с вами, — ответил обитатель дома.

Разговор продолжился на французском языке; Бреш поинтересовался у своего собеседника, эмигрант ли он, и, когда тот сказал в ответ, что он состоит при генерале Дюмурье, живущем в этом доме, добавил, полагая придать этим разговору больший интерес, что сам он не то что бы эмигрант, а товарищ Жоржа Кадудаля.

— И вы были сейчас в Париже вместе с ним? — спросил его собеседник.

— Да.

Тогда этот человек вошел в дом и вскоре вернулся, чтобы от имени Дюмурье пригласить Бреша на завтрак; Бреш согласился и последовал за своим провожатым, который представил его генералу.

Они прошлись по саду.

— Стало быть, вы были в Париже вместе с Кадудалем, — промолвил Дюмурье. — Его смерть — огромная потеря для роялистской партии.

— Непоправимая.

— Но ведь остались его сподвижники.

— Несомненно, но кто сумеет воспользоваться ими?

— О, в способных людях недостатка нет.

— Я знаю одного из них, — произнес офицер-роялист.

— Кто же это?

— Вы, генерал.