— О нет, я командовал республиканскими армиями; не будучи якобинцем, я имел с ними общие интересы; роялисты никогда не простят мне этого. Однако есть другой человек, который подошел бы на эту роль лучше.
— И кто это?
— Герцог Орлеанский.
— Подобно тому как вы командовали республиканскими армиями, он состоял в Якобинском клубе.
— Да, но принцам прощают то, чего не прощают частным лицам.
— Остается узнать, устроит ли это герцога Орлеанского и тех роялистов, которые находятся внутри страны.
— В том, что касается принца, я могу поручиться вам со всей определенностью; в отношении же роялистов вы должны быть осведомлены лучше, чем я.
— Но устроит ли довод такого рода английское правительство, без содействия которого ничего нельзя предпринять?
— Могу вас успокоить, что в этом отношении никаких помех не будет.
— Мне остается высказать лишь одно замечание, генерал: хочется узнать, получит ли подобный замысел одобрение со стороны старшей ветви?
В ответ на это Дюмурье ироничным жестом щелкнул большим и средним пальцами и произнес:
— Ах, клянусь, независимо от того, одобрят они или не одобрят, мы все равно будем действовать.
Заметив впечатление, которое произвели его слова, он рассудил, что зашел слишком далеко, и поспешил добавить в качестве поправки:
— … в единых интересах монархического дела.
В этот момент Бреш без труда догадался, с какой целью граф д’Артуа поручил ему увидеться с Дюмурье, и после нескольких ничего не значащих фраз откланялся. Генерал взял у него адрес, призвав его поразмышлять над интересной темой их разговора.
На другой день Бреш отправился дать отчет об этом разговоре графу д'Артуа и, дойдя до слов Дюмурье о герцоге Орлеанском, заметил, что граф д'Артуа начал кусать нижнюю губу, как он обычно делал в минуты беспокойства.
Ему предстояло кусать ее куда сильнее в Рамбуйе, когда он узнал, что герцог Орлеанский назначен королевским наместником, и в Шербуре, когда он узнал, что Луи Филипп провозглашен королем.
Бреш приходил к Дюмурье снова всего лишь один раз, и начавшиеся было переговоры никакого продолжения не получили.
В конце 1805 года герцог Орлеанский получил первые предложения служить в армии, воюющей против Франции: эти предложения поступили от шведского короля Густава IV, который незадолго до этого примкнул к антифранцузской коалиции.
Здесь мы затрагиваем по-настоящему щекотливую часть жизни герцога Орлеанского, поскольку популярность Луи Филиппа зиждилась главным образом на том, что он никогда не хотел воевать против Франции.
Так что наш долг историка состоит в том, чтобы лишь шаг за шагом вступать в эту часть жизни короля и утверждать что-либо лишь с доказательствами в руках.
Агентом Густава IV и Бурбонов был некто Фош-Борель.
Вот каким образом он завоевал доверие принцев-эмигрантов и короля Швеции.
Наполеон, невзирая на протесты Людовика XVIII, стал императором. Франция провозгласила его императором, а Европа почти признала его в этом качестве.
Для претендента на престол положение было серьезным, и, в целях будущей реставрации монархии, было решено составить на семейном съезде декларацию принципов, способную доказать французам, что в случае своего возвращения он будет готов пойти на уступки духу свободы, ставшему причиной изгнания Бурбонов из Франции.
Трудность заключалась в том, чтобы понять, где проводить этот съезд.
Мы видели, что Павел I приказал королю покинуть Митаву. Получив разрешение Пруссии, Людовик XVIII удалился в Варшаву, но, предоставив ему гостеприимство, Пруссия заявила: «Это убежище, имеющее ограниченное предназначение, должно использоваться лишь для того, чтобы защитить жизнь изгнанника; однако Варшава ни в коем случае не может служить средоточием замыслов дома Бурбонов против правительства, учрежденного во Франции и признанного Пруссией».
Короля Густава IV попросили предоставить город для проведения съезда, и он предложил устроить его в Кальмаре, небольшом епископальном городе Норвегии.
Король Людовик XVIII и граф д'Артуа встретились там 5 октября 1804 года.
На этом съезде были заложены главные основы Хартии.
Фош-Борель служил посредником между французскими принцами и королем Швеции.
Фош-Борель, прусский подданный, был замешан в деле Пишегрю; он долгое время оставался в тюрьме и вышел оттуда лишь вследствие настоятельных требований со стороны короля Пруссии.
На сей раз именно он добивался вступления герцога Беррийского и герцога Орлеанского в шведскую армию. Король Густав IV предоставил ему все полномочия для того, чтобы вести переговоры с молодыми принцами.
Но, как ни быстро действовал Фош-Борель, фортуна Наполеона шагала еще быстрее. Битва при Аустерлице повлекла за собой Пресбургский мир, а Пресбургский мир уничтожил антифранцузскую коалицию.