– Ты слеп, как и наш император! – проговорил он. – Ты хочешь защитить Константинополь? Тогда защити сперва его народ и его веру, ибо стены – это всего лишь пыль! Турки посягают на наши дворцы и богатства, европейцы же, кроме этого, на нашу душу. Война с латинянами началась задолго до того, как на границах империи появились османские полчища, и эта война будет продолжаться, пока последний грек не подпадет под влияние Римской церкви. Что ты будешь защищать тогда, Георгий? Итальянские торговые интересы на Черном море? Или интересы папских епископов, отъевшихся за счет бедноты?
Я позволил себе улыбнуться.
– Ты с кем-то перепутал меня, Григорий. Я не сапожник, что держит лавку возле ипподрома, не владелец кабачка, что зазывает клиентов близ ворот Святого Романа и уж тем более не бродяга, который живет в развалинах Буколеона. Оставь эти речи для их ушей, а я знаю цену словам и цену поступкам. И разницу между ними.
Куртесий посмотрел на меня, нахмурив брови, но прежде чем он успел ответить, в разговор вмешался Нотарас:
– Я думаю, что Феодор уже давно ждет нас. Нам пора.
Он бросил многозначительный взгляд на Куртесия, и тот, немного поколебавшись, произнес:
– Я не ищу вражды между нами, Георгий. Мы с тобой делаем общее дело, хотя и смотрим на вещи иначе. Вот моя рука, возьми ее, и пусть никто и ничто не встанет, между нами.
Мне хотелось верить в искренность его слов, и хотя сомнения по-прежнему вгрызались в мою душу, я принял его предложение и крепко сжал протянутую ладонь.
– Я желаю того же. Но прошу тебя, не позволяй ненависти взять верх над разумом. Помни, кому мы должны служить.
– Мы оба должны служить одной лишь Истине, – ответил Куртесий. – Проблема, что не все могут понять, в чем она состоит. Пусть каждый идет к ней своей дорогой, и однажды мы увидим, кто из нас оказался прав.
Куртесий пошел прочь. Нотарас посмотрел ему вслед:
– Религиозный фанатизм еще никого не доводил до добра, но в чем-то он прав…
Немного помолчав, он посмотрел на меня:
– Я знаю, что предлагал тебе Феодор, и на твоем месте было бы правильнее принять его предложение.
– Выгоднее – да, правильнее – сомневаюсь.
– Иного ответа и не ожидал услышать. Жаль, что мы с тобой снова оказались по разные стороны.
Он повернулся, собираясь уходить, но, обернувшись, добавил:
– Хотел бы и я по примеру Куртесия пожать тебе руку, но, боюсь, время для этого еще не пришло. И не знаю, придет ли.
С этими словами Лука Нотарас развернулся и направился вслед за своим спутником.
Я проводил его взглядом до самых покоев Феодора, куда, словно коршуны, слетались все противники унии. Фанатики и властолюбцы, они мечтают погубить императора, и если сам Феодор на это окажется неспособен, то такие, как Лука Нотарас, наверняка воспользуются своим шансом. Этого нельзя допустить.
Влахернский дворец, построенный три столетия назад, славился не только своими обширными залами, длинными галереями и прекрасными балконами. Пропитанная темными интригами тайная придворная жизнь нуждалась и в материальном оформлении. Потайные коридоры и туннели оплетали сетью практически весь дворец, позволяя услышать и увидеть то, что происходило на заседаниях, аудиенциях или даже в покоях царственных особ. Однако доступ к этим секретам был доступен лишь избранным. По счастью, я был из их числа.
Пробираясь по тесному коридору, я прислушивался к малейшему шороху, стараясь угадать правильное направление, потому что запутаться в этих темных переходах не составляло труда и для опытного человека. Коридор то и дело сужался до такой степени, что я с трудом протискивался дальше, под ногами что-то хрустело и мне не хотелось даже гадать, что бы это могло быть. И вот наконец я услышал голоса.
– Все идет как задумано, – это был голос Луки Нотараса. – Наши сторонники прибывают в город небольшими группами, не вызывая подозрений.
– Хорошо бы еще переманить кого-нибудь из офицеров, – послышался голос царевича Феодора. – Я не желаю, чтобы гарнизон вмешивался, когда придет время действовать.
– Гарнизон будет занят другими делами, – произнес Григорий Куртесий. – Не беспокойтесь.
– Будем надеяться, – отозвался Феодор. – Кстати, как поживает мой братец Димитрий?
– Томится в заключении, но все же не сломлен, – ответил Нотарас.
– Глупец, он полагает, что весь наш переворот затевается, чтобы надеть корону на его пустую голову.
В этот момент послышался глухой звук, словно кто-то отодвигал в сторону тяжелый предмет, а затем по моей спине пробежал холодок – в коридоре, помимо меня, все это время был еще один человек! Теперь он открыл потайную дверь, замаскированную в стене, и предстал перед заговорщиками. Из своего укрытия я увидел освещенную залу и человека в монашеской рясе. После этого дверь с тем же глухим звуком закрылась, и я вновь погрузился во тьму, благословляя свою удачу.
– А, Евгений! – радостно воскликнул Феодор. – Твоя провокация в порту удалась блестяще. И венецианцы, и император полагают, что это дело рук Андроника. Однако можем ли мы полагаться на его молчание?