– Так я теперь на личном вашем заказе, – легко отозвался Водовоз. – Отбрехался. Визитку вашу показал – от меня и отстали.
– Правильно. Молодец.
За разговором мы свернули на Большую Дмитровку и скоро оказались у ателье. Здесь уже все стекла были на месте – судя по не убранным с тротуара обломкам досок и стружке, стекольщики только недавно закончили свою работу.
Я отпустил Ивана до утра и вдруг услышал за спиной знакомый голос, от которого по коже пробежали мурашки:
– Здорово, Ляксеич, давно не виделись.
Обернувшись, я увидел мужика в старом сером свитере, поверх которого он натянул треснувший по швам кургузый пиджачок. На курчавой голове набекрень сидела мятая фуражка с захватанным лаковым козырьком. Лицо наполовину заросло кудлатой бородой. Он стоял, засунув свои лапищи в карманы и облокотясь на электрический столб.
В последний раз я видел его в скудном свете свечи, в подземельях Хитровки, где он пытался зарезать меня.
– Привет и тебе, Болдоха. Что, выжил?
– Твоими молитвами.
Значит, люди Арцакова не ошиблись: Болдоха действительно оправился от того удара ножом, который он приготовил для меня.
– Ну что же, – сказал я с напускным безразличием, – выжил – и молодец.
Болдоха отлепился от столба и подошел ко мне ближе. Я сжал в кармане рукоять «нагана» и потихоньку большим пальцем начал взводить курок.
– Я на тебя зла не держу, Ляксеич, – щербато улыбнулся громила. – Оно ведь как было? Либо я тебя, либо ты меня. Ты мужик здоровый – надо было тебя вдвоем, а то и втроем брать. Сейчас бы и не разговаривали. – Так ты и был не один, – припомнил я.
– А! – Болдоха махнул рукой. – Энто разве помощники? У тебя закурить не найдется?
– Не курю, – сказал я. – А вот нюхнуть табачку угощу.
Я вытащил свою табакерку и протянул Болдохе, стукнув по крышке пальцем два раза – мол, налетай. Он протянул уже руку, но тут же отдернул ее.
– Нет, Ляксеич, может, в следующий раз.
– Чего так? Он кивнул в сторону ателье.
– Ты туда?
– Туда.
– Ну вот. Щас я у тебя угощусь, а ночью, может, придется тебя еще раз… того… Нехорошо выйдет. Не буду одалживаться.
– Как знаешь, – сказал я спокойно и убрал табакерку. Болдоха поднял засаленный воротник.
– Холодает к вечеру.
– Да.
– Так что сказать Ренарду-то?
– Скажи, чтобы катился к чертям собачьим.
Болдоха хохотнул.
– Да он того, с приветом! Ему такое говорить – себе дороже.
– Другого ответа не будет, – твердо сказал я.
– Ну, нет, значит – нет, – прищурился громила. – Тогда не обессудь.
– Жечь будете, как вчера? – спросил я.
– А это уж как надумаем, – отрезал Болдоха. – Может, жечь, а может, еще чего.
– Тогда прощай, – не подавая руки, я повернулся, чтобы уйти.
– Ляксеич, – сказал у меня за спиной Болдоха. – Ты не боись, я тебя мучить не буду. Сразу порешу, если придется.
Я пожал плечами, не оборачиваясь, потом сделал несколько шагов и вошел в ателье Ламановой.
Здесь была суматоха – портнихи и помощницы Надежды Петровны спешно уносили в кладовую рулоны ткани. У бака с водой стояли новенькие, только сегодня купленные оцинкованные ведра, и две девушки, наполняя их водой, разносили по помещениям – несколько полных ведер уже стояли в гостиной, другие таскали в швейный цех. Там стояла Ламанова и давала указания двум сторожам, которые перетаскивали столы со швейными машинами в одно место, составляя из них подобие баррикады.
– Надежда Петровна! – крикнул я. – Здравствуйте! Что тут у вас? Ламанова заметила меня и помахала рукой.
– Минутку, Владимир Алексеевич!
Потом она вынула из кармана часы, посмотрела на них и крикнула работницам:
– Так, девчонки, заканчиваем и чтобы через десять минут духу вашего тут не было! Завтра приходим в семь и все расставляем обратно! Обойдя дворников, с кряхтеньем тащивших очередной стол, она подошла и протянула руку, чтобы поздороваться.
– Готовлюсь к обороне. Ваш товарищ Петр Петрович обещал прийти через час. Думаю, сегодня отобьемся. А завтра уж и не знаю. Не могу же я каждый вечер устраивать тут оборону Севастополя.
– Ну, с ведрами хорошо придумано, – похвалил я. – А вот эта швейная баррикада зачем? – Можно здесь засесть и отстреливаться! – браво ответила Ламанова.
– Так-то так. Но вот смотрите – у вас окно остается за спиной. А если они из окна начнут стрелять? Ламанова нахмурилась.
– Но не разбирать же теперь! – с досадой воскликнула она. – Или разбирать?
– Не надо. Пусть так и будет, – ответил я. – Кстати, сейчас на улице встретил парламентера от Ренарда. Спрашивал, не надумали ли вы сдаться?
Она обвела рукой помещение.
– А сами вы как думаете, Владимир Алексеевич?
– Думаю, что нет.
Тем временем работницы и сторожа сделали все, что им было велено, оделись и ушли через заднюю дверь.
Последней уходила знакомая мне теперь Аня Фигуркина.
– До свидания, мама Надя, – сказала она тихо. – И вам, господин.
– До свидания, – ответил я.
Ламанова тщательно заперла заднюю дверь за Аней.
– Ну что еще можно сделать? – спросила она.