Последний мужчина Джоконды

Четыре месяца пролетели как один день. Рано утром, схватив кусок колбасы и ломоть хлеба, он бежал на работу. Малярные работы велись в две смены, но узнав о том, что Перуджио учится в Petite École (в Малой художественной школе), метр Дюмон позволил ему работать только в первую смену, чтобы тот мог не пропускать занятия. К тому же на метра Дюмона произвело впечатление, что Перуджио рекомендовал устроиться сам Тулуз–Лотрек. Это было весьма лестно. Обычно свободные художники не жалуют тривиальных оформителей простым вниманием. Ну, как же! Оформитель — это недохудожник. Забывают, господа живописцы, что очень многие в их среде прошли через работу оформителя, декоратора, каменщика или маляра. Тот же Роден, например. О, Роден! Человек–глыба. Столь же монументален, как и его творения. Забывают художники, что Микеланджело, да Винчи, Эль Греко, Челлини — все они были оформителями. Все расписывали стены соборов, дворцов, а не только писали картины. Может и из этого молодого итальянца выйдет когда–нибудь толк? Что ж! Пусть учится. Лишь бы не в ущерб работе. А после обучения, а, может, и в процессе оного, можно будет его перевести в художники–оформители, если, конечно, он будет достаточно талантлив и работящ. Бездельники и бездарности на этой работе не нужны!

По окончании рабочего дня Винченцо спешил в квартал Сен–Жермен де Пре, где среди прочих студентов Малой художественной школы учился искусству рисования. Метр Руссель был удивлен, если не сказать сражен подписями на рекомендательном письме. Он спросил лишь, когда и при каких обстоятельствах Перуджио познакомился с этими великими людьми, на что Винченцо рассказал историю знакомства в кафе, не забыв назвать и имя Тулуз–Лотрека. Метр Руссель при упоминании последнего слегка поморщился, но принял итальянца в школу с условием, что тот не будет в будущем по окончании претендовать на свои работы, выполненные в стенах школы. Винченцо оставит их, как учебные пособия в архиве, а так же даст разрешение демонстрировать их на выставках, естественно с упоминанием его имени как автора. Конечно же, юноша согласился.

— Эй, Винченцо! — пронзительный высокий голос Мирко Субботича — серба, работающего бригадиром маляров и декораторов, оторвал Перуджио от мыслей о предстоящих набросках. — Ты случайно не уснул? Ты сейчас протрешь стекло насквозь. Оно уже достаточно чистое. Подойди лучше ко мне за зарплатой. Или ты решил трудиться бесплатно? Я, конечно же, соглашусь, если ты свои деньги будешь отдавать мне.

Винченцо бросил тряпку в мешок с мусором и поспешил к бригадиру. По дороге он зацепился ногой за оставленную кем–то посреди зала и приготовленную к отправке на склад стремянку. На верхней ступеньке стремянки стояло ведро с водой, и, когда стремянка, грохоча в пустом помещении, упала, опрокинувшееся вместе с нею ведро выплеснуло свое содержимое на голову незадачливого итальянца.

— Да, не торопись ты так! — засмеялся Мирко. — Я, конечно, спешу по семейным делам, но деньги тебе еще отдать успею. У меня на завтра день рождения моего племянника Божко, старшего сына моей сестры. Чудесный парень. Настоящий воин. Только глупый. Хочет поступить на службу во французский иностранный легион, чтобы стать французом. Ты бы хотел стать французом? Вот–вот! Я и говорю. Как можно стать кем–то еще, если ты серб от рождения. Если родился сербом, останешься сербом до конца своих дней.

Винченцо, стоя на коленях мокрый насквозь, вытирал пол. На слова Мирко он только кивал и кряхтел. Субботич же все не замолкал. Он рассказывал о своей семье, которой пришлось покинуть любимую Сербию из–за трудных условий жизни, голода, болезней, из–за кабалы и засилья австрийцев во главе с ненавистными Габсбургами.

— Вот вы, итальянцы, молодцы! — неожиданно бригадир похвалил Перуджио. — Взяли и свергли их власть. Выгнали из Италии и теперь живете, как хотите. Молодцы! Ничего! Придет и наше время. Мы сербы тоже выкинем их из наших Балкан, вернем наши земли и будем жить как полноправные хозяева. Ничего–ничего! Придет наше время! Турок скинули и этих скинем.

Он погрозил кулаком небу, а затем, понизив голос, словно боясь, что их подслушивают агенты Габсбургов, сообщил Винченцо:

— У нас есть сильный покровитель, — подмигнул он. — Россия. Русские — наши братья. Они тоже православные, как и мы. Они помогли нам разобраться с турками, освободили Болгарию, тоже наших братьев. И с этими проклятыми оккупантами разберутся. Вот я повеселюсь, когда австрийский император пойдет пешком в Сибирь в колодках. А Божко хочет стать французом. Э–хе–хе! Прости, Господи!

Протерев пол, Перуджио снял с себя мокрую куртку, и, отжав ее, стал складывать в мешок, чтобы забрать домой и постирать в прачечной.

— А что же вы не остались в Сербии, а приехали в Париж? — спросил он у бригадира.

— А что нам оставалось делать? — всплеснул руками серб. — Последнюю корову отобрали проклятые. Детей кормить нечем было. Пришлось сняться с места. Ну, ничего! Когда настанет время, я вернусь, и тогда кому–то очень не поздоровится.

Он снова погрозил кулаком небу.