Последний наказ

Ратибор проснулся сразу, мгновенно вынырнув из омута сна. Сторожкое чувство опасности никогда его ещё не подводило. Медленно, бесшумно вытянул меч, откинул доху, которой укрывался. В кромешной тьме слышалось громкое сопение, зыбко качались тени. Ближняя тень наплывала, призрачно блеснула сталь. Реакция тела была мгновенной. Витязь рывком откатился в сторону и вскочил, без замаха сунув в тень мечом. Утробный рёв, грохот падающего тела и отчаянный вопль хозяйки — всё слилось в один звук. Витязь прыгнул вперёд и косо, наотмашь полоснул по второй тени. Снова вопль и падение тела. Ратибор шагнул вбок, к едва угадывавшемуся во мраке зеву печи, нашарил горшок с томящимися углями и швырнул его на пол. Горшок раскололся с грохотом, багровая россыпь углей брызнула в разные стороны, вспыхнула расстеленная для спанья солома.

— А-а-а!!! — визжала хозяйка. Витязь сунул в огонь лучину, затоптал горящую солому и угли. Огляделся.

На полу валялся зверовидный «братец», рядом с ним — тяжёлая охотничья рогатина. А в углу корчился в агонии Боброк, судорожно сжимая длинный топор. Понятно… Убийство и ограбление, только и всего. Или не только?

— А-и-и!!! — заходилась хозяйка. Разноголосо заревели проснувшиеся дети.

— Цыть! — рявкнул Ратибор — Конец татьбе один, поняла?

…

Серко и Игреня, уже осёдланные, фыркали, перебирая ногами — застоялись, бедняги. Ратибор хмуро, сосредоточенно поправлял сбрую хозяйской лошади, запряжённой в сани. Хозяйка, не смея даже просить, тихонько выла.

На душе у витязя было очень гадко. Конечно, убийство спящего гостя, тем более больной женщины — поступок настолько тяжкий, что тати ещё легко отделались. Попади они в руки княжьего суда, конец их был бы много страшнее. Но перед глазами у Ратибора стояли глаза пятерых ребятишек.

— Вышатич, не надо — княгиня встала рядом, зябко запахиваясь в меховой плащ — Ребятишек пожалей…

— У татар тоже, поди, детишки имеются — что нам с того?! — не выдержал витязь. Задело за больное.

— Верни им животину, Вышатич — негромко, но твёрдо попросила молодая женщина.

Ратибор внимательно посмотрел на неё. Не отлежалась толком, ветром шатает…

— Не можно тебе ехать верхом, госпожа моя. Занедужишь опять, что делать будем?

— Верхом поедем. Верни лошадь. Я сказала.

Да, голос слабый. Но вот глаза…

— Как скажешь, госпожа моя — неожиданно для себя сдался Ратибор.

— Спасибо тебе, Ратибор Вышатич…

— Да разве тебе меня благодарить, Лада моя?

Огонь в печи опять угасал, и тьма, колыхаясь, обступала двоих. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу.

— Ну вот и всё… — молодая княгиня чуть улыбнулась.

Витязь понял. Помолчал. Надо правильно сказать. Сейчас надо очень правильно сказать. Витязь вдруг остро позавидовал учёному человеку Кириллу Синице — небось у того бы нужные слова сами с языка слетели, и не задумался.

— Нет, госпожа моя. Я князю слово дал, что буде даже мёртвый, а доставлю тебя в Новагород живой и невредимой.

— Нет, Вышатич — снова чуть улыбнулась княгиня — кабы дальше жить мне, не решилась бы я…

"На блуд сей" — докончил Ратибор про себя. Как саднит сердце… Вдова — горькое слово.

— Не торопись умереть, госпожа моя… Лада — витязь смотрел ей в глаза, но огонь уже совсем угас, и вместо глаз он видел теперь лишь огромные тени. — Это врагам надобно, чтобы не было русского духа на Руси. А нам, русским людям, надобно жить наперекор им. Наперекор всему. В тебе плоть его. Жива и жить будет.

— А ежели меня, как Агафью Владимирскую?…

— Нет! Не будет того — неколебимо ответил Ратибор, и голос не дрогнул.

Она чуть приподнялась.

— Так мыслишь?

— Не мыслю — уверен.

Они чуть заметно улыбнулась. Витязь тоже чуть улыбнулся.

— Вставай, госпожа моя. На одном коне быстро не поскачешь, так что надобно нам выходить уже.

…

— … Держится пока Торжок, уж две седмицы, почитай, держится. Да только ежели не поможет Господин Великий Новгород своему граду подданному, то недолго уже продлится осада.

Купец нервничал, то и дело поправляя шапку, без нужды дёргая вожжи. Ратибор ехал рядом, поглядывая на сидящую в розвальнях княгиню. Хорошо, что попался им обоз. Серко бы совсем выдохся.

После выхода на Селигерский торный путь ночное передвижение потеряло всякий смысл. К Новгороду спешно уходили санные обозы, встречных же не было вовсе. Все понимали: Торжок — последняя преграда на пути татарских орд к Новгороду. Если он падёт… Нет, не так. Теперь уже нет сомнений — как только он падёт…

Снег уже не скрипел под полозьями, а влажно шуршал, то и дело выбрасывая снежно-водянистые брызги. Надо же, весна… Неужели прожили эту страшную зиму?

Обоз растянулся, и купец притормозил. Спрыгнул, бегло проверил сбрую. Витязь тоже спешился, размять ноги. Обвёл глазами округу. На взгорке, неподалёку от дороги торчал здоровенный, потемневший от непогоды крест.

— Что сие за знак?

— Это-то? — купец вновь запрыгнул в сани — Игнач крест это, такое прозванье. Н-но, снулая! — дёрнул вожжи, и розвальни покатили, забрызгали талой жижей.

Ратибор не стал более спрашивать — что да зачем. Крест и крест. Игнач так Игнач. Мало ли крестов на Руси ныне?