Последний незанятый мужчина

— Вообще-то я устала от политики. Знаете, я вот о чем подумала. Вы здесь много пишете, Морган? Потому что этот дом кажется мне идеальным местом для творчества.

Он отвел взгляд, посмотрел в полоток, потом на свои ладони, потом оглядел комнату — кажется, он может смотреть куда угодно, только не на нее. Это ее огорчило — даже физически она ощутила боль где-то в груди.

— Да, вы правы. Писателям нужно творческое пространство, дающее ощущение бесконечности, когда ты один на один с целым миром.

Что-то пошло не так. Испортилось. В голосе его послышались прежние снисходительные интонации. Они все еще сидели, почти касаясь друг друга, но Джорджи почувствовала, что он внутренне отодвинулся от нее и словно бы вещает издалека.

— Морган… — Элайза покачала головой. Она сидела на стуле, подложив под себя ногу. — Ты дурак набитый.

— А кто собирался обсуждать со мной мое творчество, Элайза? Кто еще сегодня утром умолял меня поговорить об этом? Разве не ты?

— То было раньше, — нахмурилась Элайза.

— Раньше чего? — поинтересовался он.

— Ну перестань.

— Сама перестань. Ты прекрасно знаешь, что так бывает всегда. Надоело.

— Извините. — Джорджи подумала, может, это она стала причиной того, что он так переменился, и запаниковала. — Это я виновата, подняла эту тему. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

— Нет уж. — Морган резко поднялся и принялся ходить по комнате. — Нет уж, давайте поговорим. В конце концов, я ведь Морган Блейн. Известный писатель Морган Блейн. Люди хотят знать про Моргана Блейна. Хотят знать, о чем он думает, как ему в голову приходят разные мысли, что он ест на завтрак и всякое такое. Как приятно быть знаменитостью. Мне всегда жалко тех бедняжек, которые просто нормальные люди, у которых нормальная работа, нормальная семья, нормальная жизнь, которые не творят нетленку. До них никому и дела нет, верно? Вы бы, например, не приехали сюда, — он остановился и ткнул пальцем в Джорджи, — ведь не приехали бы, если бы я не был Морганом Блейном?

— Думаю, нет, — отвечала она. — Но…

— Вот видишь, Элайза? — Он воздел руки к небу. — Видишь? Джорджина сидит здесь с нами потому, что я написал «Вуду-дев». Она желает сидеть у ног великого писателя и спрашивать, каково ему пишется. Я отвечаю ей по мере сил. Так на чем мы остановились? — Он снова принялся расхаживать по комнате, приложил руку ко лбу. — На чем я остановился? Да, вот на чем. Как этот дом помогает мне творить. Дом, где я остаюсь наедине с природой. А Джон Гришем[5] живет в лесу? Скорее всего. Последний раз, когда я с ним виделся на вручении премий, он сказал мне: «Морган, жизнь — это природа, а природа — это жизнь». И мудро сказал. Если кто и понимает в творческом процессе, так это старина Джон… Однажды он позвал меня и…

— Морган. — Элайза встала и направилась к Моргану. Она подошла к нему и подбоченилась. — Думаю, мне пора спать. На сегодня достаточно.

— Можешь спать в маминой комнате. Джорджину положим в комнате для гостей. Ладно?

— Ладно.

Элайза направилась было к двери, но с порога вернулась и шепнула ему что-то на ухо. Потом посмотрела на Джорджину, кивнула ей:

— Пока, до завтра! — и вышла из комнаты.

Оставшись с ним наедине, Джорджи хотела было спросить, что случилось, отчего такая резкая перемена настроения и что шепнула ему Элайза.

Но вместо этого сказала:

— Надеюсь, вы не будете против, если я у вас переночую.

— Разумеется. — Он подошел к камину, взял пульт, включил телевизор, стоявший в самом углу. — Самое время развлечься. — Он даже не взглянул на нее, просто сел на диван и уставился на экран.

Что такое? Почему? Джорджи терялась в догадках. Когда ей было лет восемь, крестная подарила ей на день рождения стеклянную лошадку. Джорджи никогда не ездила верхом и вообще к лошадям была равнодушна, но эту стеклянную лошадку почему-то сразу полюбила. Как вышло, что она разбилась, она толком не помнит, помнит лишь осколки, разбросанные по всему полу: там ухо, там нога, там хвостик — разбитая лошадка. Несколько лет спустя, когда по школьной программе изучали пьесу «Стеклянный зверинец»[6], она так увлеклась чтением, что учительница только диву давалась. По английской литературе у Джорджи всегда были хорошие оценки, но особого рвения она не проявляла, не то что в математике. Интересно, с чего такой интерес к пьесе? — удивлялась учительница. Джорджи и сама бы не смогла объяснить. Просто, читая, она видела перед собой свою разбитую стеклянную лошадку. Вот и теперь, сидя с Морганом Блейном перед телевизором, она чувствовала почти то же самое. Пустоту, одиночество и отчаяние, что, в сущности, можно было назвать запоздалым осознанием несбывшихся надежд.

За окном все кружили снежинки, в камине потрескивал огонь, Элайза давно ушла спать, а Морган Блейн все щелкал по каналам. Джорджи присела на краешек дивана.

Щелк — повторяют «Сайнфилда». Щелк — Си-эн-эн. Щелк — «Друзья». Щелк — баскетбол. Щелк — хоккей. Щелк — Одри Хепберн под дождем. «Завтрак у Тиффани». Больше Морган не щелкал. Он сидел и молча смотрел, пока фильм не кончился и не поползли титры.