Последний остров

– Ты у Дины Прокопьевны спроси. Мы с ней под микроскопом разглядели, из чего ил состоит. Там черт те что творится: миллионы каких-то козявок уснувших, прель травяная, а самого песку-то совсем мало.

– Мать честная! Ведь даже торф можно примешивать. А тут получается наподобие консервов. Кто ж тебя надоумил?

– Да Тимоня. Сколько помню себя, таскал он с озера черную грязь и кормил гусей. А гуси у него, сам видел, – нет таких во всей округе. Я раньше смеялся, думал, чудит Тимоня, пыль в глаза пускает. А потом мать рассказала, что телята в прошлом году на ферме к бурту с турнепсом подбежали и начали землю обгладывать. Тут я сразу вспомнил про Тимониных гусей. Начали мы с Диной Прокопьевной в библиотеке рыться. Да нигде ничего и похожего не нашли. А неделю назад Юля Сыромятина обнаружила в своем сарае еще несколько старых книжек. В календаре за четырнадцатый год я и наткнулся на этот сапропель. Чудно, однако, в ту пору тоже много полезного писали, даже в календарях.

– Ладно, коли так. В книжках врать не станут, – Парфен уже по-другому глянул на картофельное поле, прикидывая возможные прибытки от чудесного ила, приобнял за плечи Михаила, заторопился. – Ты принеси мне этот календарик-то старинный, я все перепишу себе в тетрадку. По науке так по науке, кто ж против будет, если польза от нее… Ты домой сейчас или из дому?

– Хочу сходить на могилу к Микентию. Оградку поправить.

– О живых думать надо.

– Но и о тех грешно забывать. Они ведь тоже помогли… выстоять.

– Да, да… Поклонись от меня ему. Безотказным и добрым работником был наш Микентий.

Парфен уехал, а Михаил зашагал краем дороги в сторону небольшого островка разновременных посадок. Все поколения нечаевских жителей по заведенному кем-то с изначальных лет доброму обычаю сажали в изголовья усопших непременно по деревцу. И вот что странно: каждое деревце принималось, росло, не мешая соседнему, словно еще раз напоминая людям – в вечном покое равны и ангелы, и грешники.

Следить за кладбищенской оградой никому не поручали, но она всегда подновлялась и никогда не ветшала. Не зарастал и довольно глубокий ров, протянувшийся вдоль всего забора. Так что ни талые воды, ни дождевые стоки не попадали с погоста ни в Сон-озеро с деревенской стороны, ни в березняки, за которыми начиналась цепочка голубых целебных ключей, питающих Куличихино болото.

У самых кладбищенских ворот Михаил услышал за своей спиной дерганый скрип велосипедных педалей и оглянулся в удивлении. А удивиться было чему: прямо на него лихо катил невесть откуда взявшийся пьяный Антипов. В двух шагах до Разгонова Антипов выпучил от деланого страха глаза, завилял рулем, и они столкнулись. Дребезжа всеми своими железками, велосипед отлетел в сторону, а сам наездник, падая вперед на лесничего, пырнул его ножом под самое сердце.

С высоченного дуплистого осокоря сорвались потревоженные неожиданным происшествием галки, заметались кругами, подняли тревожный гвалт над кладбищем.

Уже стоя на нетвердых ногах, Антипов качнулся вдруг, будто от внезапного порыва сильного ветра, глянул затравленно на кричащую стаю галок, торопливо пихнул за голенище сапога короткий нож и утерся со всхлипом, словно квасу без меры выпил. Даже не оглянувшись на лежащего пластом Михаила, поднял велосипед, зачем-то тряхнул его сердито и покатил мимо Нечаевки на хутор Кудряшовский.

Босоногая, простоволосая, с подоткнутым подолом юбки, стояла на мостках у своего берега Юля Сыромятина и, приставив к глазам ладошки козырьком, смотрела поверх камышей на суматоху в Кудряшовке. Тут по прямой всего ничего, потому видно и слышно хорошо. Юля не побежала вместе с деревенскими на пожар, чего кривить душой, она бы даже не всплакнула, сгори в доме сам Антипов, ведь он первый лиходей в селах, окружающих Нечаевку, и хоть не пойман за руку, Юля глубоко убеждена вместе с Михаилом и друзьями – враг Антипов. Нехорошо так, наверное, думать, и врагу заклятому не желают в огне живьем гореть, но ведь Антипов без оглядки хотел тогда затоптать конем Михаила да еще грозился и насылал напасти. Вот и пусть теперь сам горит вместе с добром награбленным.

Юля немножечко устала сегодня, сбилась со счету, сколько пришлось перетаскать на коромысле воды в огород на поливку огурцов и капусты. Осталось принести пару ведер чистой воды, и можно разогнуться. Она играючи подняла на плечо коромысло с двумя полнехонькими ведрами, и тут до нее отчетливо долетел высокий петушиный голос Кузи Бакина:

– Это он, он его угробил! Мишка бы первый на пожар прибежал! А где Мишка?

– Мамоньки родные… – коромысло скользнуло с плеч, ведра ударились о мостки и окатили Юлю холодной водой. Она подхватила мокрый подол обеими руками и побежала вверх проулком к дому.

«Вот дура-то, вот дура… Ведь чуяло сердце, чуяло – ждет Михалку беда», – корила себя Юля.

На подворье к Разгоновым она и не заглянула, так знала, что Аленка в лесничестве, у нее там генеральная стирка и приборка, Катерина на ферме, а Миша ушел совсем недавно, сама видела и говорила с ним…