Последний падишах

Ты отворачиваешься, так как знаешь по опыту, что женщины даже во сне чувствуют тяжесть мужского взгляда. Она может проснуться, а ведь с трудом заснула — как каждую ночь в этом дворце Саадабад. Это самые мучительные и зловещие ночи вашей жизни. Совсем недавно вы поженились (торжественная свадебная церемония прошла во дворце Голестан), а теперь, шах и шахиня, вы прокляты тем упрямым, властным Стариком[19] в пижаме, который постепенно отобрал у тебя все, что ты имел: танки и самолеты, управление страной и армией и даже твой народ. Те самые люди, которые после победы в Азербайджане кричали тебе «ура», сейчас поддерживают Старика в пижаме: за то, что он национализировал нефтяную промышленность, за то, что борется с Англией — старой лживой лисицей, а также с коррупцией и тиранией шахской семьи. Коротко говоря, все объединились со всеми, чтобы делать за тебя твою работу; и осталась только эта красивая женщина. Эту метиску — от немецких и бахтиярских родителей — нашла тебе твоя старшая сестра, и ты вскоре крепко полюбил Сорайю. И теперь во всем мире лишь она не покинула тебя — та, что сейчас так тревожно спит рядом с тобой и беспокойно дышит. А тебе не заснуть. Тревога и тоска. В последние месяцы ты соглашался со всеми требованиями престарелого премьера, сделал все, чтобы умиротворить противников! Ты выслал из страны младшего брата и сестру-близнеца — их обвинили в заговоре против национализации нефтяной промышленности; ты отдал Старику командование вооруженными силами, ты согласился на свободные выборы, на роспуск меджлиса, на амнистию политическим заключенным и на что только еще ты ни согласился… Так что теперь тебе нечего отдавать. Но газеты и журналы смакуют — как можно смаковать восточные сласти — обвинения в твой адрес и адрес твоей семьи и сыплют вам на голову проклятия и ругань…

Шахские дворцы стоят пустые, словно зачумленные. Все, кто мог бы поддержать тебя, покинули страну, остались только слуги и придворные; шахских обязанностей у тебя уже практически нет, и ты в основном проводишь время с Сорайей. Ты садовничаешь. Ты слушаешь радио или седлаешь своего гнедого жеребца и, как всегда, пускаешь его в такой бешеный галоп, что Сорайя ужасается. Однако ты не слушаешь ее протестов. Ведь ты любишь скорость — будь то на коне, на автомобиле, на катере или за штурвалом самолета.

Какой настырный ветер нынче ночью! Ты слышишь? Будто молодая женщина плачет по умершему мужу. Сорайя проснулась и, словно выброшенная на берег умирающая рыба, с мучительной торопливостью хватает ртом воздух.

— Хочешь, я покажу тебе кое-что интересное?

Она отрешенно кивает, а ты, словно фокусник, быстро протягиваешь руку и под подушкой нажимаешь в определенном месте — после чего рядом с кроватью, там, где столик, появляется револьвер-кольт золотистого цвета. Повернувшись, ты торжествующе глядишь на Сорайю. А она словно вдруг увидела рядом с постелью ядовитую змею. Побледнела и испуганно смотрит на золотое оружие. Ты осторожно берешь револьвер и показываешь его жене.

— И не подумаешь, что под подушкой есть оружие, да? Это не обычный кольт. У него большая дальнобойность, то есть он издали выводит из строя любое живое существо. И пули отравлены, от любого ранения — мгновенная смерть.

Она с еще большей тоской смотрит на револьвер. Она явно испугана.

— Видом своим он не повредит… Таких кольтов в мире всего десять, два из них куплены мною. Один здесь в тайнике, второй — в щитке спортивной машины…

Но все бесполезно. Ты чувствуешь, что ее страшит уже не столько револьвер, сколько ты. Чтобы преодолеть ее страх, ты отодвигаешь матрац и показываешь тайник для револьвера: выдвижной ящичек на пружине, приводимой в движение кнопкой под подушкой. Но Сорайю не так-то легко успокоить. Она напугана больше, чем ты предполагал.

— Зачем так беспокоиться? В наших обстоятельствах эта вещь необходима, мы должны быть готовы ко всему. В случае нападения кто нас защитит?

Она ничего не отвечает. Ее молчание все больше смущает тебя, тебе передается ее страх. Впрочем, она женщина — и имеет право тревожиться в таких обстоятельствах. С вами действительно может произойти все что угодно. Не исключено, что и сейчас кто-то через окно целит тебе в голову. А одна только мысль, что жене могут причинить вред, приводит тебя в бешенство. Как позволить, чтобы пуля уничтожила такую красоту? Разве это мыслимо — пожертвовать столь изящным существом? «Жаль, я не умею объяснить ей, как сильно ее люблю…» Если вдуматься, то увидишь: ты так привязался к ней, что готов ради нее отказаться от власти. Хотя, право, возможно ли это?

«Будь они прокляты — корона и шахский трон, ради которых отрекаешься от самых любимых вещей…»

Ты целуешь ее — помрачневшую и беспокойную, — разрешаешь ей лечь и, как каждый вечер, принять две таблетки снотворного, закрыть глаза. Однако быстро она не засыпает, и это повторяется каждую ночь. С тем отличием, что сегодня — из-за проклятого револьвера — она нервничает еще сильнее…