Последний Персидский поход

Открылась аппарель. И с нее, не дождавшись соприкосновения аппарели с аэродромной бетонкой, спрыгнул капитан Кирпичников. Он был одет в повседневную форму и оттого чувствовал себя неудобно, особенно от фуражного околыша. Привык уже к «песочке». Первое, что он ощутил, спустившись на землю – это то, что воздух здесь был совсем иным, и пах по-другому, совсем не так, как ТАМ. Здесь пахло морским прибоем, вечерним бульваром после дождя, влажным девичьим платьем, дымом кишиневского «Мальборо» и цветочным рядом на рынке. И этот аромат не могли перебить даже привычные самолетные запахи. Ноздри у капитала раздулись, слегка трепеща.

Их борт встречал майор из военкомата, назначенный в похоронные распорядители. Холеная морда в генеральской рубашке, с вышитыми золотом звездочками на погонах и шитой на заказ фуражке. Небрежно козырнув, он представился:

- Майор Горбатко, местный военкомат. «Цинк» с вами?

- Капитан Кирпичников. Сопровождающий останки лейтенанта Бойко. Они в самолете, - откозырял в ответ Кирпич.

Они пожали друг другу руки.

Затем майор замахал вкруговую рукой.

И к аппарели задом подкатил зеленый армейский ГАЗ-66 с брезентовым верхом.

Кирпич с бортмехаником и водителем «газона» - солдатом-срочником в Хэ-Бэ с красными погонами - стали перетаскивать из самолета в грузовик тяжелый цинковый гроб, заколоченный в деревянный ящик, сработанный из сырых досок, стараясь не кантовать бренные останки боевого товарища, хотя это не всегда получалось. Троих для такого дела было маловато.

Майор все это время стоял, покуривая «Мальборо», в сторонке и даже не делал попыток помочь.

Когда с гробом управились, и водила закрыл борт, майор махнул рукой в сторону кузова:

- Залезай.

Кирпичников уже забросил ногу через борт…

…когда майор, бросив чинарик, недовольно так сказал, прямо пожаловался:

- И чего их сюда возят? Хоронили бы уж на месте. И никаких тебе хлопот!

- Что? - переспросил Кирпич, свесившись с борта, не веря своим ушам.

Майор огрызнулся прибавил голос на два тона выше:

- А что слышал! Вон, в ту войну закапывали всех на месте, и ничего! А здесь таскают за тыщи верст. Деньги тратят. На фиг вы здесь нужны, герои! Без вас хлопот невпроворот! И вообще, товарищ капитан… – понизил было голос майор, вспомнив о субординации, но закончить тираду не успел:

Кирпич спрыгнул на бетонку.

Раздался звук смачной оплеухи и великолепная, пошитая на заказ фуражечка, с лаковым кожаным козырьком «от уха до уха», подскакивая на мокром бетоне, покатилась далеко-далеко.

Борттехник, в грязном комбезе, поднимавшийся по аппарели в самолет и слышавший разговор, одобрительно хмыкнув, сплюнул.

- Неплохо! – оценил он, глядя, как…

…военкоматский майор, пригнувшись, бежит за своей «фурой»,

- Я бы добавил!

- В другой раз, – ответил Кирпич, брезгливо вытирая ладонь о мокрый брезент ГАЗ-66.

Майор, тяжело дыша, вернулся, держа в руках мокрую фуражку. Побывав в луже, она утратила свое великолепие и напоминала коровий блин.

- Вы…Ты… Я…, - владелец обгаженной фуражки никак не мог прийти в себя.

Кирпичников спокойно наблюдал за тщетными потугами майора «сохранить свое лицо», как говорят китайцы.

- Ну что, поехали? – самым невинным тоном спросил он, залезая в кузов.

Майор, сделал два шага кабине, залез в неё

- Я этого так не оставлю! – «родил» он, наконец, в пустоту и, сильно хлопнув дверцей «шестьдесят шестого», скрылся в кабине.

***

Титры: Пустыня. Провинция Фарах. Афганистан.

2 июня 1988 года.

Светало.

Двое убитых солдат были завернуты в плащ-накидки и лежали рядом с БТР. Бойцы боялись смотреть в их сторону. Почему-то в присутствии покойников все начинают разговаривать тихо, чуть ли не шепотом. Хотя их больше нет, и они не услышат.

Земляк Ярошевича, - боевой сержант - вместе с ним призывавшийся и вместе с ним прошедший «учебку», сидит у колеса БТР, и обалдело смотрит на то, как из-за горной гряды выползает солнечный диск. Кажется, они были с ним из одной деревни…

Никитину с Шурой не до сантиментов, хотя на душе, конечно, гадко. Шура смолит «бычок», держа его, словно урка, большим и указательным пальцами левой руки, грязными и потрескавшимися.

Кроме своего «холодного груза», у нас есть еще есть «мясо» - трое забитых духов, плюс четыре женщины и двое детей, тоже, увы, «холодные». Лежат рядком около «Симурга», накрытые одеялами.

Их братская могила будет здесь же, неподалеку, в камнях. Четверо бойцов – татары и башкир - большими лопатами с БТРов и киркой роют могилу. Оставлять свои художества на виду недостойно людей, читавших в школе «Евгения Онегина».