Последний Персидский поход

Пятый, сержант-казах, стоит рядом с убитыми духами и их пассажирами, и читает молитву на арабском, закинув автомат на спину, и выставив ладони к небу на уровне лица, поминутно проводя ладонями по трехдневной щетине, но на слух чувствуется, что молитвы он знает плохо, оттого часто запинается.

- В конечном счете, мы почти не нарушаем законы их веры. Мусульманин, умерший в пути, должен быть похоронен у дороги, возле того места, где оборвалась его жизнь, – говорит Шура Никитину.

- Аллах Акбар, – мрачно поддакивает Никитин с некоторой иронией.

- Не ерничай, - почти ласково, но наставительно, как отец сыну, говорит Шура, - это фраза означает всего-навсего: «Бог велик». Ты будешь спорить?

Солдаты уложили «холодных духов» под камушки и укладывали последние камни на их могилу.

Сложнее с двумя женщинами и трехлетним ребенком, которые все ещё живы, несмотря ни на что. Одна из «ханум» ранена в живот и смотрится очень плохо. Она не дает себя перевязать, чего-то мыча и отталкивая руки нашего санинструктора. Пришлось ограничиться уколом промедола через ее бесформенный балахон и ватным тампоном, примотав его тоже сверху.

Вторая, очень молодая, ранена в ногу ниже колена, в кость, она в сознании, и прижимает к себе девчонку-трехлетку, у которой пулей из КПВТ начисто снесена кисть руки. Самое ужасное, что обе они в полных чувствах, хотя бойцы впороли обеим промедол.

Ребенок на руках у матери, с перевязанной культяшкой руки, даже не плачет. Ее глаза – два темных, ничего не понимающих, знака вопроса: «За что?».

Никитин отводит взгляд. Эти глаза будут преследовать его до Судного дня. И будет ему на том свете такая пытка: вечно смотреть в глаза этого афганского ребенка, не имея права ни отвести взгляд, ни сомкнуть веки.

Шура, отбросив «бычок», резко сорвался с места и, подскочив, дал «пенделя» одному из бойцов, у которого в руках, невесть откуда, оказался фотоаппарат «ФЭД». Он этим фотоаппаратом щелкал своих друзей, которые позировали возле дырявого «Симурга».

- Ахметов! Твою мать! Убью гада!

Боец от пенделя упал, растопырив руки.

Хрясь! Дзынь! Старенький аппарат разлетелся о камни вдребезги.

- Да я…- оправдывался боец, вставая, – Да здесь же ничего такого… - на всякий случай стараясь не приближаться к Шуре.

Но Шура – мастер спора по боксу – и с такого расстояния достал его ударом по носу.

- Я же не убитых снимал, - жалобно сопливился боец, - Если бы их, тогда, конечно…

- Молчать, сука! – перебил его Шура. – Тебе говорили, чтоб на боевых никаких фотоаппаратов? У-у-у…! А вам, гиены рода человеческого, - Это обернулся он тем, кого фотографировали, – все дембельские альбомы порву!

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

2 июня 1988 года

Отделение бойцов комендантского взвода, выстроившись за оградкой соседней могилы, нестройно, вразнобой дали три холостых залпа из АКСУ-74, именуемых в войсках «ублюдками».

Деревянный ящик, который даже не задрапировали кумачом в военкомате, на веревках стали опускать в могилу.

Потом пошли провожающие цепочкой брали по горсти земли и кидали на ящик.

Комья каменистой белесой южной земли громко стукали по ящику.

На грохот выстрелов примчалась совсем посторонняя фурия в черном, с похорон неподалеку, и набросилась с напором базарной торговки на Кирпича – он был в военной форме - признав в нем распорядителя, хотя он таковым и не был.

- С ума сошли? Вояки хреновы! У нас от вашей пальбы женщинам дурно! Здесь кладбище, а не тир! Вот ехайте туда и там палите, сколько влезет, а тут нечего людей пугать!

Зеленый, как три рубля, лейтенант, командовавший эскортом, смущаясь, объяснял:

- Успокойтесь же, пожалуйста. Успокойтесь. Это - воинский ритуал. Павшим героям положено. У вас горе, я понимаю. Успокойтесь, пожалуйста!

Кирпич, на которого звуки холостых выстрелов подействовали неожиданно ободряюще, решительно взял тетку за рукав и, отведя ее в сторону, сказал спокойным, но твердым голосом:

- Идите… туда, - он указал в сторону, откуда пришла эта мегера.

Та пыталась что-то возражать, но потом как-то сникла, увидев сжатые челюсти Кирпичникова и его жесткий выразительный такой взгляд, пробормотала:

- Стреляют здесь, понимаешь… - и засеменила к своим.