Последний пир

Броччио ди донна

Взять две пинты молочной сыворотки, приготовленной из равных частей овечьего и грудного молока, подогреть на равномерном огне в керамическом горшке до температуры тела. (Сколько раз я ни пробовал приготовить броччио ди донна из одного только грудного молока, ничего хорошего у меня не получалось.) Добавить три чайные ложки соли, две трети пинты свежего грудного молока, две трети пинты свежего овечьего молока. Снова нагреть, не доводя до кипения и не позволяя молоку приставать к стенкам кастрюли. Охладить смесь до комнатной температуры. Снять с поверхности сыворотки сыр и процедить сквозь муслиновый лоскут. Получившаяся масса должна быть цвета слоновой кости. Вкус сливочный, насыщенный, почти шелковистый.

Простой броччио ди донна

Подогреть, не доводя до кипения, смесь из двух пинт грудного и двух пинт овечьего молока, добавить бокал хорошего шампанского уксуса (или полстакана свежего лимонного сока) и охладить все до комнатной температуры. Процедить смесь сквозь муслиновый лоскут и посолить створоженный остаток. Съесть в течение дня. Вкус сливочный и насыщенный, но не такой изысканный, как у сыра, приготовленного по первому рецепту.

1770 Возвращение

Я вернулся домой и сразу попал в крепкие объятья сына, который в двенадцать лет уже считал себя слишком взрослым для подобных нежностей. Моя пятнадцатилетняя дочь лишь присела в реверансе. Элен стала так похожа на мать, что я невольно поклонился в ответ. Тигрис в течение двух дней отказывалась меня признавать, а потом целый месяц не отходила от меня ни на шаг и даже спала на пороге нашей комнаты — когда Манон запрещала ей ложиться в изножье кровати.

К тому, как меня встретила Манон, я еще вернусь, сперва позвольте рассказать о ждавших меня письмах. Жером сообщил, что откажется от моих денег за последние четыре года из десяти, в течение которых мне, как главному смотрителю зверинца, не полагалось получать жалованье. Казна вскоре выплатит мне двадцать тысяч золотых ливр — жалованье за этот год и за минувший, когда меня столь вероломно похитили…

Остальное я не дочитал. Письмо Шарлота показалось мне чересчур церемонным. Он делал упор на нерушимые узы дружбы и благодарил Бога за то, что я выжил. Столько всего осталось невысказанным, что я сразу понял: его что-то гложет. Король — за него наверняка писал Жером — выразил мне признательность за подвиг перед Францией и пообещал придворную должность моему сыну. Или же, если таково будет мое желание, Лоран может поступить в армию.

Написал мне и Вольтер. Его письмо понравилось мне куда больше остальных.

Он порадовался моему чудесному спасению, написал о невзгодах, закаляющих человеческий дух, и закончил тем, что отдал дань уважения моим похитителям — все-таки они преследовали благородную цель. Как он понял, я теперь лично знаком с Паскалем Паоли, и ему хотелось узнать мое мнение об этом человеке, его последователях и политических взглядах. Он слышал, что Паоли дал женщинам Корсики право голоса на выборах и что они не только воюют плечом к плечу с мужчинами, но и командуют отрядами. Вольтеру хотелось знать, видел ли я все это своими глазами. «Думается, главное оружие корсиканцев — их отвага. Она столь велика, что в последней битве на реке Голо они соорудили вал из убитых солдат, дабы успеть перезарядить орудия. Храбрецов на свете много. Но отвага, подобная этой, присуща лишь поистине свободным людям». Читая эти строки Вольтера, я вспомнил слова старика-корсиканца, с которым мы шли к Понте-Нуово. «Война касается всех». Впервые в жизни я задумался, правильную ли сторону выбрал.

Как я и надеялся, в первую же ночь ко мне пришла Манон. Она была моя жена, маркиза, она воспитывала моих детей и хозяйничала в замке д’Ому не хуже любой корсиканки, чей муж пал жертвой вендетты. Шарлот в своем письме не раз подчеркивал, что она прекрасно справлялась со своими обязанностями.