Последний побег

Гараев разгреб площадку и начал углубляться штреком в плотный весенний снег. Достал до чего-то твердого, нагнулся, определил, что это железный обод. Раскопал полураз-валившуюся бочку с квашеной капустой, которая от времени уже приближалась к фиолетовому цвету морской. Разозлился, откопал вторую бочку — то же самое, если не хуже… По доске кое-как закатил обе в сани, содрогаясь от липкого вида продукта, из которого надо будет готовить бигус для молодых и вечно голодных солдат.

— Что делать с этим? — спросил он Елену Александровну, затолкав первую бочку в кухонный коридор.

Женщина вздохнула и махнула рукой в сторону большой бочки, стоявшей в углу:

— Вываливай все туда, по три раза придется промывать в воде…

— Но этим же нельзя кормить людей, — осторожно заметил он.

— Конечно, нельзя, — согласилась повариха, — а что делать? Поверь, парень, здесь бывали времена и похуже.

Через два месяца Гараева вызвали в канцелярию роты. В помещение сидел командир, замполит и прапорщик Цы-почкин.

— Почему не докладываешь, что происходит на кухне? — начал с главного командир, отбросив уже не обязательную дипломатию.

— Потому что ничего там не происходит, — ответил стоявший перед офицерами Гараев.

— Да, а мне стало известно, что вчерашней ночью ты дал хлеб и две котлеты своему другу Ищенко, на закуску, это правда?

— Так точно! — по-военному быстро согласился Гараев. — Дал немного хлеба, без котлет, но не на закуску, а просто так, чтобы пожрал — он поздно вернулся из батальона.

Офицеры молча и задумчиво разглядывали подчиненного, уже понимая, что солдатик обманул их.

— Ты понимаешь, что будет, если мы что-то узнаем не от тебя? — пригрозил ему прапорщик Цыпочкин.

— Так точно! — ответил Гараев. — Я все понимаю.

Вот, научили солдата уставному поведению и наглой лжи — на свою голову. Отрубил — ни разу не моргнул. Готов к поступлению в горьковский университет жизни.

Вскоре Гараев заболел — провалялся неделю в постели с температурой. А когда выздоровел, узнал, что его сняли с должности заведующего кухней и отправили на караульную службу. Но не на вышку, а контролером, который проверял внутренний периметр производственной зоны строгого режима. Григорий выходил на круг каждые два часа, смотрел, нет ли кого-чего на контрольно-следовой полосе, не подбирается ли какой-нибудь осужденный к ограждению, участвовал в разводах на работу и съемах, а также шмонах.

Кстати, таких контролеров на особом режиме не было. Григорий впервые услышал про железные пики, которые те носили с собой для самообороны. Пики недавно отменили, может быть, ввиду бесполезности. Нападений на контролеров не было — видимо, кара за святотатство была столь ужасна, что даже матерые преступники содрогались от мысли о ней.

А точнее, кому надо убивать, когда сбежать можно без крови и последствий? Сбежать можно, а вот убежать — это проблема.

Еще одной обязанностью Гараева стало сидеть под железной дорогой. Между рельсами была сделана специальная смотровая яма для контролера.

Пока заканчивалась погрузка пиломатериалов, Гараев заползал в машинное отделение тепловоза и грелся, прислонившись спиной к подрагивающему от собственной мощи двигателю. Иногда его приглашали в балок осужденные, угощали горячим крепким чаем, печеньем и карамельками.

Он торчал там, сидел в земле и видел, как на него надвигается гигантский тепловоз, будто с экрана, задвигая железом зимнее небо. Мир заполнял гул и скрип колес и вагонов. Над головой проходили колеса, оси, буксы, сцепления.

Из ямы надо было смотреть так, чтобы ни один враг не проскочил на свободу, пристроившись каким-нибудь хитроумным способом к нижней части вагона. А какими эти враги были хитроумными!.. О фантазии, выдержке и мастерстве зэков по казармам ходили легенды, их опыт изучался с помощью альбомов тактико-специальной подготовки, где на иллюстрациях изображались беглецы, поднимавшиеся над зоной при помощи вертолетных аппаратов с двигателями от бензопилы, переходивших на специальных изоляторах через ограждения по электропроводам, уплывавших с помощью подводных лодок, сделанных из выдолбленных половинок древесного ствола.

В тот день он стоял на площадке производственной зоны и смотрел, как своей собачьей службой занимается кинолог Жуков с немецкой овчаркой. Они шли по вагонам, обнюхивая крыши, заглядывая в открытые люки. Торопились, поскольку запоздали. Дошли до середины состава, и собака залаяла. Матерясь, два прапорщика начали открывать двери вагона, разбирать пиломатериалы — брус и доски. Вскоре раздался еще более громкий мат, а потом смех. Гараев подошел ближе и услышал, что контролеры по надзору нашли зэковскую фуфайку. Двери побыстрее закрыли, собака продолжала лаять, натягивая поводок. Но Жуков погнал ее дальше, по крышам вагонов, теперь уже бегом. О, как же ненавидела овчарка этих вонючих зэков!

Гараев побежал к началу состава и дальше, где находилась смотровая яма. Через несколько минут небо заволокло железом. А через два часа, после того как закончился съем, лицо сержанта Рачева, начальника караула, слегка побелело, как земля зимой.