Последний подарок Потемкина

Однако в 1778 году коллекцию Уолпола, оставившего немалые долги после смерти, ибо жил премьер-министр, что называется, на широкую ногу, выставили на продажу его наследники. После долгих и совершенно секретных переговоров коллекцию приобрела для своего Эрмитажа императрица всея Руси.

Английское общество было шокировано и пребывало в раздражении по этому поводу. Вообще, пребывать в раздражении по поводу России стало доброй британской традицией ещё со времен неуклюжего сватовства царя Ивана Грозного к королеве Елизавете. А тут такое событие… Национальное достояние уходит к царице русских варваров! Но, пока в парламенте дебатировали, как удержать драгоценное собрание в Англии, Екатерина Алексеевна, не моргнув глазом, выложила 40 тысяч фунтов с хвостиком. По тем временам сумму немереную! И через год полотна уже украшали Эрмитаж.

На все упреки англичан Екатерина Великая отвечала:

– Денег на прекрасное жалеть негоже. Все претензии к королю Георгу да к парламенту британскому. Воевать меньше надо, тогда и деньги будут в казне. На картины…

– Ну, Матушка, ты даешь! – по-детски восхищался всей этой ситуацией Светлейший, – уверен я, что сделка сия войдет в историю торговли искусством как одна из самых значительных… и наивыгоднейших… Ты, Катя, любому купцу фору дашь!

Он как в воду глядел – сегодня почти каждая из картин этого собрания стоит в десятки раз дороже того, сколько императрица заплатила за всю коллекцию. А были в ней работы Рубенса, Рембрандта, Веронезе, Мурильо…

– Ну, и досадила ты британцам спесивым, до сих пор успокоиться не могут…

– Хрена им! Так же как кошка никогда не выпустит пойманную мышь, так и я никому не отдам коллекцию Уолпола. Это теперь достояние Российской империи и моего Эрмитажа. Ты Рембрандта-то моего видел, Гриша? Гениально! Особенно ветхозаветные сюжеты ему удаются. Я перед ними иной раз подолгу стою, – она усмехнулась, – вернее, сижу уже. Божественно! Душу мне эти полотна прополаскивают…

Оба они были страстные коллекционеры и имели привычку одалживать друг другу картины и статуи из своих коллекций, чтобы «повариться» чуть-чуть, как они выражались, в «шедевральном соку». Так вот «Авраам» и попал в Таврический. Светлейший попросил на время…

…Вертикальный холст, где-то два на полтора метра. Масло. Огромная, закрывающая почти всё лицо сына ладонь отца. Длань. Лапа. Покорно поджатые сыновьи ноги. Юношеское тело, скрючившееся на корявых кореньях и ветках, собранных для жертвенного костра. Ещё немного, и эта ещё живая, розоватая плоть превратится в зловонное обугленное месиво… Растерянные глаза фанатика. Блеклый проблеск надежды во взгляде. Всклокоченный пух безумной бороды. Рука ангела, удерживающая удар. Жертвенный нож завис в падении. Тусклые самоцветы на рукояти. А лезвие ножа живое. Оно остро светится. Смотрит прямо в горло жертве…

Вот оно, читатель, библейское сказание об Аврааме. Бог приказал ему принести в жертву собственного любимого сына, который, кстати, достался ему уже на закате жизни, и потому был особенно дорог. Человеческое понимание отцовской любви и долга подвергается в этой кошмарной коллизии нечеловеческому испытанию. Испытанию верой во всемогущество Бога. Не Всемилостивейшего – Всемогущего…

– Неужели он действительно был готов убить собственного сына? – с содроганием спросила княгиня Долгорукова, положив руки на чрево, в котором тяжело ворочался ее уже третий ребенок. – Принести его в жертву? – Богам всегда приносили жертвы! – с готовностью отозвался принц Шарль де Линь, – во все времена!

Де Линь – один из лучших говорунов Европы того времени, никогда не упускал случая щегольнуть своей эрудицией. Особенно в присутствии прекрасных дам.

– Но заметьте, княгиня, они – боги – частенько милостиво подменяли ее – жертву – в самый кульминационный момент! Сценарий, кстати, весьма распространенный и, я бы сказал, тривиальный. Вспомните хотя бы историю Ифигении из гомеровской Илиады: Артемида в последний момент пожалела девушку и подменила ее ланью, а Ифигению отправила на облаке в безопасную далекую Тавриду…

– Позвольте, принц, но это же языческий сюжет, – с пафосом сказал граф Кобенцль, ревностный католик в десятом поколении, – он неприложим в качестве примера к нашему христианскому мировоззрению!

– А что, по-вашему, жертвоприношение вообще и Исаака в частности хоть как-то укладывается в рамки христианского мировоззрения, граф? – не удержался Потёмкин. Причин, чтобы периодически подтрунивать над напыщенным австрияком у князя было предостаточно…