Последний подарок Потемкина

И, повернувшись, пристально посмотрел на Алешу. Подошел, обнял его за талию и отвел от стола.

– Расскажи-ка мне немного о себе, молодец…

Алеша, не торопясь, рассказал ему про детство в деревеньке, затерянной где-то между Тверью и Вышним Волочком, про маму Марию Ниловну и пятерых своих братьев, из которых двое уже погибли на войне, а младшему, Сергею, оторвало ногу… И только самый малой – Витька – был ещё дома с матерью.

– Ты хоть знаешь, Леша, почему Тверь твоя Тверью зовется? Ты про Тверию древнюю слыхал? Про Тивериаду? Та, которая во Святой земле? А про озеро Тивериадское? Его ещё Галилейским морем в Библии прозывают. Или Кинерет-озером. Это по нему Спаситель ходил, как по тверди. Это в нем апостолы Пётр и Андрей рыбу ловили до того, как стали ловцами душ человечьих…

И, глядя на недоуменный лик Севастьянова, Светлейший спросил по-доброму:

– Ты в Бога-то веруешь, Алеша?

– Ну так… Не очень… – неопределенно отвечал тот, – мама в детстве в церковь частенько водила… И заупокойную по отцу всегда служили на годовщину смерти… Задумался на минуту, потом взъерошил свои вихры. Хитро прищурился. И добавил: – Я, Григорий Александрович, хоть и высоко в небе летаю, да только пока никого не видал… ни бога, ни черта…

– Ну, черта-то точно на земле сподручней искать, – пробурчал Потёмкин.

– Не выйдет у меня с ним ничего, – понял он, глядя в Лешины спокойные глаза, – не пойдет этот парень в «галанты» к шестидесятидвухлетней, будь она хоть трижды императрица. Не пойдет, и все. И вечную весну изображать ей не будет. Это тебе не граф Зубов. По-другому сделан потому что… Хоть и из крестьян. Так ведь и многие богатыри былинные из крестьян были. Тут такое дело… иной раз простолюдин поблагороднее боярина бывает. В конце концов, никогда не знаешь, в ком какая кровь течет…

Внезапная почти отеческая нежность к этому славному, такому обаятельному славянскому парню вдруг разом охватила князя. И, глядя на его вихры, на скулы, на крупные размазанные в улыбке губы, на прищуренные ярко-голубые глаза, Потёмкин подумал: «А ну их всех на хер! Что я тут, нанялся супружнице своей, увядающей императрице, на старости лет мужиков подыскивать? Не хватит ли? Может, плюнуть на всю эту петербуржскую дворцовую мутотень и рвануть назад, на юг, в Бессарабию, к своей армии, в свою ставку, в свою столицу. В Яссы! И стать, например, господарем Молдаванским, как давно уже упрашивают сладкоглазые бессарабские бояре. Матушка, небось, возражать не станет. А может, и станет теперь… Свет ведь не без «добрых людей». Особенно высший свет. Нашептали, и ещё нашепчут такого, гады… Надо уезжать отсюда, надо… Душно здесь… Вот Бал отыграю – и назад, на юг. На юг благословенный!» В милую, прогретую щедрым солнцем Молдавию. Туда, где создал он свой двор, не хуже императорского здесь, в сыром Петербурге. Туда, где азиатскую роскошь и европейскую утонченность смешал он, создав эклектику, удовлетворявшую его изысканный вкус. Туда, куда лучшие певцы и музыканты стекаются толпами тешить его. Где именитые вельможи из сопредельных стран наполняют гостиные его дворцов. Где волоокие молдавские красавицы томно вздыхают, обмахиваясь веерами, в ожидании аудиенций…

К чертям собачьим эту вечную возню вокруг императорского будуара. Надоело… Ведь молдавская знать уже почти просит его взять в свои руки судьбу княжества, которое всегда «будет чтить князя Потёмкина как великого освободителя от турецкого ига». Тысячи молодых молдаван радостно рвутся к Светлейшему. Служить под его началом – весело и почетно!

Создать сопредельное царство, а то и империю! Бессарабо-Балканскую, а там… Тут в правый бок опять кольнуло, и уже посильней…

Когда боль наконец вынули из-под ребра, он обнял встревоженного Севастьянова за шею: – По душе ты мне, Леша! Поехали со мной!

– Куда, Григорий Александрович?

– На юг, турок бить! Генералом тебя сделаю!

– За генерала спасибо, конечно, но не могу, Григорий Александрович. Мне тут, на севере немцев бить надо, Питер защищать… вы же понимаете…

И вдруг, по зову какого-то необъяснимого порыва прижался к могучему плечу Потёмкина. Так они простояли с минуту. Крепко обнявшись. Младший лейтенант Севастьянов и главнокомандующий Потёмкин…

Ты прикинь, читатель, их разделяли полтора века, чины, сословия, титулы – но объединяло нечто большее. Это странное, необъяснимое для других чувство. Как бы это объяснить, чтоб без патетики…