Штефан посмотрел на два чемодана, бок о бок стоявшие у порога. В том, который принадлежал ему, была только смена белья, блокнот, карандаш и томик «Калейдоскопа», который Зофи сохранила, несмотря на запрет. Впрочем, брать его с собой в поезд сейчас тоже было нельзя, но это уже не имело значения.
– Я знаю, что ты еще молод, – сказала ему мама. – Но теперь тебе придется быть мужчиной. – Она прижала к себе Вальтера и глубоко вдохнула его запах. – А ты делай все, что тебе скажет старший брат, слушайся его всегда и во всем. Обещаешь?
– Обещаю, мамочка, – ответил Вальтер.
Мама опять взяла руку Штефана.
– Обещай мне, что всю дорогу до Англии будешь держать его за руку, – настаивала она. – И найдешь семью, которая возьмет вас обоих.
Штефан встретил ее взгляд, зная, что сейчас ему надо делать вид, будто он изо всех сил вглядывается в ее черты, запоминает их на всю оставшуюся жизнь. Если бы он не замешкался тогда, в подвале, когда Зофи запела в первый раз… если бы бежал потом быстрее… Но тогда мама осталась бы совсем одна.
– Я буду его беречь, – пообещал он.
И не обманул.
– Вальтер, вы со Штефаном будете жить в одной семье, – вновь обратилась мама к младшему сыну.
– А Петер тоже с нами? – спросил тот.
– Конечно и Петер тоже. Ты, Штефан и Петер, – ответила мама. – Вы все будете жить в одной семье. И все будете заботиться друг о друге.
– Пока ты не приедешь в Англию и не станешь опять нашей мамой, – сказал Вальтер.
– Да, милый, – дрогнувшим голосом ответила мама. – Да. А до тех пор вы будете писать мне письма, много-много писем, а я буду вам отвечать.
Наблюдая, как мать борется с собой, чтобы не заплакать, Штефан почувствовал, что и у него на глаза наворачиваются слезы. Ему захотелось сказать ей, чтобы она не плакала, ведь он остается здесь, с ней. Он позаботится о ней. Она никогда не будет одна.
– Научи своего брата быть таким, как ты, Штефан, – обратилась мама к старшему сыну. – Ты такой хороший человек. Твой отец очень гордился бы тобой. Расскажи брату, как сильно мы любим его, расскажи ему, что наша любовь всегда с вами обоими, что бы ни случилось.
Вальтер достал из кармашка носовой платок, аккуратно развернул и приложил сначала к одному глазу кролика Петера, затем к другому.
– Петер хочет остаться с тобой, мамочка.
– Конечно, милый, – ответила она и в последний раз обняла Вальтера вместе с Петером.
Штефан взял чемоданы.
– Не выпускай его руки, – напомнила ему мать.
Штефан отдал Вальтеру свой легкий чемодан, а его, потяжелее, взял сам. Свободной рукой он обхватил ладошку брата с зажатым в ней мягким кроличьим ухом.
– Вальтер забудет нас, Штефан, – тихо произнесла мать. – Он еще слишком мал. Ты – его память.
Номера
Вестбанхоф был уже переполнен людьми, когда туда пришли Штефан и Вальтер. Тут и там женщины крепко держали за руки детей, а те прижимали к себе плюшевых зверей и кукол. Кое-где чернобородые мужчины в круглых черных шляпах, из-под которых свисали с боков длинные локоны, произносили благословения над детскими головками на древнем еврейском языке, но в основном семьи походили на семью Штефана. Если бы не чемоданчики, стоявшие на платформе возле каждого ребенка, их было бы не отличить от других венских семей.
Женщина, чем-то похожая на их с Вальтером маму, тихо стояла в толпе. В одной руке она держала корзинку, другой прижимала к себе младенца. В другом месте отец забрал у матери захлебывающегося плачем маленького мальчика и ругал его, говоря, что тот уже большой и должен вести себя как взрослый. Повсюду ходили патрули, многие с собаками. Собаки натягивали поводки.
Мужчина с планшетом в руках выкликнул чье-то имя. Женщина рядом с ним повесила на шею подошедшему мальчику веревочку с картонным номерком, второй такой же прикрепила к чемодану. Ребенок взял чемодан, отошел от родителей и встал около поезда.
Женщина, которая называла себя тетей Труус, спорила с чиновником-нацистом. Он настаивал, что вагоны должны быть опломбированы и открыты только на германской границе для проверки документов.
– Вагоны будут опечатаны для безопасности, – твердил чиновник.
– Но ведь у нас всего шестеро взрослых, а вагонов десять, – возражала тетя Труус. – Десять вагонов, и в каждом – шестьдесят детей! А теперь вы говорите мне, что наши взрослые даже не смогут переходить из вагона в вагон, чтобы приглядывать за ними?
– Это же ночной поезд, – отвечал чиновник. – Ночью дети будут спать.