Последний поезд на Лондон

Полквартала Штефан шел за ним, прижимаясь к стенам домов и надвинув кепку на самые глаза, радуясь уже тому, что видит, как младший брат идет в школу. У широкого школьного крыльца мальчики шарахнулись от него, но хорошо хоть никто не ставил ему подножек, никто не толпился вокруг него, твердя: «Жид. Жид. Жид». Штефан смотрел и слушал, зная, что ничем не сможет помочь Вальтеру, больше того, ему придется отойти, даже если будет нужда вмешаться. От его защиты братишке станет только хуже.

На верхней площадке лестницы путь Вальтеру преградил стоявший у двери нацист в форме.

– Но это же моя школа, – возразил мальчик.

– Евреям вход запрещен.

Вальтер смутился, но глаз не опустил, а стал разглядывать стоявшего перед ним взрослого.

– Мы тоже празднуем Рождество, как вы, – наконец сказал он, точно как мать.

– Назови свою фамилию, мальчик, – потребовал нацист.

– Вальтер Нойман. А как вас зовут, господин? – вежливо ответил тот.

– Нойман, шоколадный фабрикант-еврей.

Вальтер попятился от него, как от бешеной собаки. Затем с удивительным достоинством повернулся и неторопливо пошел по лестнице вниз. Штефан, стыдясь собственной трусости, спрятался в тени соседнего здания, где стоял, пока брат не дошел до угла.

– Вальт, – шепнул он тогда.

Лицо Вальтера осветилось радостью – так вспыхивали когда-то многосвечные люстры в холле особняка, их прежнего дома. «Нашего будущего дома», – пообещал себе Штефан. Он обхватил рукой плечи Вальтера, уводя его подальше от глаз мерзкого нациста, и зашептал:

– Все хорошо. Все в порядке.

Никогда еще запах брата не казался ему таким родным.

– Мы включали музыку, а ты все не шел, – сказал Вальтер. – Дитер снова поставил на столик патефон, а когда он ушел, мы стали включать музыку.

– Дитер вам помог?

– Он велел никому не говорить, – ответил Вальтер. – А тот дядя сказал, что мне больше нельзя приходить в школу. Но мама хочет, чтобы я ходил.

Штефан снова привлек к себе брата – всего пару дней назад он был еще совсем малышом.

– Конечно хочет, Вальт. Ты ведь такой умница.

– Как ты думаешь, она проснется, если мы принесем ей поесть? – поинтересовался Вальтер.

– А давно она спит? – спросил Штефан, старательно скрывая тревогу.

Что, если это не сон?

– Она не могла сама лечь в кровать, а я еще слишком маленький, чтобы помочь ей выбраться из кресла. Сегодня утром я позвал Рольфа. Он стал ворчать.

– Не обращай на Рольфа внимания, Вальт. Он всегда ворчит.

– Сейчас больше, чем раньше.

– Мы все сейчас ворчим. Слушай, Вальтер, сделай для меня кое-что. Пойди сейчас домой, к маме. Никому не говори, что видел меня, – ни Рольфу, ни кому другому. Шепни только маме, что со мной все хорошо, что я не могу прийти днем, но ночью приду обязательно, залезу по дереву на крышу и приду через окно. Скажи ей, что я сделаю папе визу. Что я сделаю визы всем нам.

– Ты знаешь, где сейчас папа?

– Пытаюсь узнать.

– Что такое виза? – был второй вопрос.

– Просто скажи маме, – повторил Штефан.

– Лучше ты скажи.

– Ш-ш-ш, – зашептал Штефан, нервно озираясь.

– Я хочу пойти с тобой, – сказал его брат, но уже тише.

– Хорошо, – согласился Штефан. – Договорились. Ты мне еще поможешь. Но сначала сходи и скажи маме, что я в порядке. Никому не говори, что ты меня видел, только ей. Если кто-нибудь спросит, зачем ты вернулся, скажи, что забыл кое-что для школы.

– Мой новый карандаш? – предположил Вальтер. – Я берег его для тебя, Штефан. Вдруг ты захочешь написать пьесу.

– Да, точно, новый карандаш. – Штефан прижал к себе щедрого братишку, думая о том, сколько карандашей он позабывал за свою жизнь на столиках кафе, где, не задумываясь, заказывал чашку кофе с пирожным.

Он тайком наблюдал за тем, как Вальтер, миновав Рольфа, входит в особняк. И потом, когда братишка скрылся за дверью, не спускал глаз с фасада, словно его взгляд мог помочь Вальтеру, если к тому станут приступать с расспросами. Затаив дыхание, он ждал возвращения братишки, и каждая минута казалась ему вечностью. А что, если сейчас выйдут нацисты и арестуют его или Вальтер придет и скажет, что не смог ничего передать маме, потому что та не просыпается.

Но вот Вальтер снова показался на улице, выглядя, как любой мальчишка, направляющийся в школу, с новым карандашом в руке, и Штефан опять прижал его к груди.

– Я прошептал маме на ушко, – доложил Вальтер, – а она проснулась и улыбнулась.

Когда братья подошли к американскому консульству, очередь в него оказалась невероятно длинной, но Штефан не хотел лишний раз рисковать, отводя Вальтера домой и снова возвращаясь. Стоять в этой очереди для него уже был риск, но выбора не было.

– Ладно, Вальт, – сказал Штефан. – Давай-ка погоняй меня по словам.

– Кролик Петер знает английский лучше, чем я, – ответил Вальтер.

– Но у тебя тоже здорово получается, – заверил брата Штефан. – Давай не стесняйся.