Последний поезд на Лондон

– О, но ведь это всего лишь книги, – ответила женщина.

Обеими ладонями Труус провела по узкой юбке темно-синего костюма в узкую полоску, сгоняя к подолу складки, а с ними прогоняя и гнев.

– Так, значит, гестапо детям не угрожает?

– Совершенно не угрожает, – невинным голосом подтвердила хозяйка.

– А теперь задайте себе вопрос: насколько безопасно детям при матери, которая, не моргнув глазом, заявляет о якобы существующей угрозе их жизни, заставляя тратить драгоценные ресурсы на них, а не на спасение других детей, которые и впрямь находятся в беде?

– Вряд ли у вас есть свои дети, иначе вы бы меня поняли! Мы все здесь в опасности! – взвыла женщина.

Ее спокойствия как не бывало. Та же мольба, которую Труус уже читала в глазах матери Адель тогда, на станции, была теперь в ее лице, и, как тогда, голландка почувствовала себя виноватой.

Отвернувшись, она уперлась взглядом в полки, где среди книг зияли пустые места.

– Поймите, в какое положение вы меня ставите, – тихо начала она. – Я приезжаю сюда ночным поездом, по срочному вызову, с целью вне очереди вывезти из страны двух детей, которым грозит смерть от руки гестапо. И привожу в Гаагу здоровехоньких близнецов, которые ни дня не голодали и не подвергались жестокому обращению. Что обо мне подумают люди? Да они просто не поверят мне в другой раз. А если мне перестанут верить, то я не смогу помочь другим детям, тем, которые действительно нуждаются в помощи.

– Простите. Мне так жаль. Я не подумала…

– Мы часто сначала делаем и лишь потом думаем, – сказала Труус и замолчала, вспомнив Адель и своих нерожденных малышей. Ей не давала покоя мысль о том, как она должна была поступить, чтобы спасти их. – Мне жаль, что я ничем не могу вам помочь. Правда, очень жаль, – продолжила она. – Но ваших детей вполне может перевезти в Швейцарию няня. Им обычно не задают лишних вопросов, ведь они часто путешествуют с чужими детьми. И потом, мало кому придет в голову, что мать может отдать ребенка в чужие руки, возможно, без всякой надежды увидеть его вновь.

На улице Труус порылась в сумочке в поисках адреса генерального консула Нидерландов в Гамбурге. Вообще-то, помощь этого барона Аартсена была ей уже не нужна, ведь ей не придется вывозить из Германии детей без документов. Но раз уж она здесь, в Гамбурге, и одета в самый что ни на есть гамбургский наряд: полосатый костюм, ботики на каблучках, желтые перчатки и нарядная шляпка по последней моде – даже на гестаповцев такие шляпки имеют действие почти магическое, – то почему бы не прогуляться до консульства. Надо представиться этому барону, может быть, какая-нибудь польза из этого и выйдет. В другой раз.

– Неужели вы таки добрались до нас?! – воскликнул барон, едва услышав ее имя.

Труус была так поражена, что даже оглянулась посмотреть, не зашел ли с ней кто-нибудь еще. Но нет, в кабинете были лишь они двое: она и этот преждевременно поседевший человек с аристократическим, но в то же время приветливым лицом.

– Я вас уже заждался, – добавил он.

Труус подняла затянутую в перчатку руку и поправила шляпку, точно надеясь этим простым и в то же время кокетливым жестом вернуть себе душевное равновесие. О ее приезде ему наверняка никто не сообщал – это было небезопасно, а главное, бессмысленно. Ей просто дали его адрес и сказали, что если у нее возникнут проблемы с вывозом детей за границу, то надо обратиться к консулу. Правда, без всяких гарантий, что он поможет.

– Но откуда вы знали, что я приеду? – спросила она.

– Ниоткуда, просто надеялся: пора уже доброй женщине из Голландии перестать обходить нас стороной и помочь нам в нашей беде. Идемте.

Мучимая любопытством, Труус пошла за ним. Всю дорогу до канцелярии они мило болтали. Но, переступив порог, оказались в комнате, где буквально яблоку негде было упасть, столько в нее набилось еврейских женщин с детьми. Это была очередь на получение нидерландской визы.

Консул попросил у женщин минуту внимания, хотя те и так уже почти все обернулись на звук открывающейся двери.

– Это Гертруда Висмюллер, – сказал он. – Она приехала из Голландии, специально чтобы отвезти туда ваших детей.

Он так уверенно отобрал из очереди шестерых детей, будто знал, что Труус приехала именно за ними. Детям – пятерым мальчикам и одной девочке – было от одиннадцати до тринадцати лет. Труус особенно любила этот возраст: с одной стороны, подростки прекрасно понимают, что происходит кругом, с другой – они совсем юные, и жизненная грязь еще не пристала к ним, не успела лишить их надежд и идеализма. Барон уже оформил им документы, дающие право свободного передвижения по территории Германии: подходящие документы, как он выразился. К ним чудесным образом оказались приложены семь железнодорожных билетов первого класса до Амстердама.

– Отъезд в четырнадцать сорок пять, – сказал барон, взглянув на часы.

– Голландские визы у них тоже есть? – уточнила Труус.