Последний поход

Да, он не такой. Он знает, что не такой. Но ведь именно он, Виктор, а не кто-то другой чуть больше года назад в который уже раз воспитывал солдата, избивая того под палящим выцветшим афганским небом.

Этот узбек бы наркоманом и ящик гранат обменял у духов на чарс.

Сначала усердствовал его замполит. Побелевший от ярости старлей схватил узкоплечего солдата за шею и с силой бил головой в броню боевой машины пехоты. Узбек, зажмурив глаза, покорно таранил башкой обшарпанный бээмпэ.

Когда политработник обессилил от подобной политико-воспитательной работы, на смену пришел Егоров.

- Ничего, - сказал Виктор старлею, когда солдат ничком остался лежать в пыли возле гусениц боевой машины. - Оклемается, отдай его в роту нашим дембелям на пару дней! - Замполит согласно кивнул, потирая разбитый кулак, а затем вздохнул: "Правильно говорят: в нашем политическом деле главное все-таки ручка. Правая ручка". И он, матерясь, попробовал пошевелить кровоточащими пальцами. Виктор засмеялся.

Ведь это он, Егоров, со злобой опускал железный приклад автомата на стриженую голову механика-водителя, когда тот начал бить ногой по тормозам в самом опасном участке трассы, заметив разворачивающийся на дороге афганский грузовик - простейшую духовскую ловушку.

- Вперед, Ванька! Вперед! - орал офицер. - Скорость! На полную! Убью, если тормознешь! - рычал он, не успевая даже материться, понимая, что всех могут отправить на тот свет значительно раньше, нежели он, Егоров, пристрелит водителя за трусость, которая всех их - восьмерых на броне и в ней - сведет в могилу. А быть может, и к худшему - плену.

Ванька, сгорбившись, как вопросительный знак, над баранкой, необъяснимым чудом пролетел между машиной и огромной канавой, за которой начинались густые духовские сады.

Лейтенант, каким-то двадцатым чувством ухватив взглядом хищный конус гранатомета, высунувшийся из-под мостика над канавой, саданул туда длинную очередь, чтобы потом начать срезать чуть покачивающиеся веточки за ней.

Приклад отдавал в плечо, Егоров мгновенно перезаряжал магазины, опалив руку об раскаленный ствол, и орал:

- Взять захотели? А! А-А-А-А! Не возьмешь!!! Советские не сдаются!!

Потом, в полку, он поставил маленького тщедушного Ваньку перед собой и вкрадчиво, почти ласково спросил:

- Сколько раз можно тебе, ублюдку и недоноску, одно и то же повторять? Сколько раз тебе про подобные штуки рассказывал? Сколько предупреждал? Что, забыл, какие в том кишлачке духи обнаглевшие? Ты же всех нас под смерть подводил! Или в плен захотел? Что, тебя давно не имели крепкие афганские парни? Хочется попробовать? Так давай я тебя к нашим местным педрилам, которые на свинарнике впахивают, отдам!? Их опустили, потому что они в горах обхезались и теперь они там свиней пользуют. И тебя, недоносок, опустят. Знаешь, с каким удовольствием они это сделают? Ведь этим скотам приятно будет понимать, что ты еще ниже их станешь, потому что именно они тебя опускать будут!

И после каждой фразы лейтенант бил солдата с размаха в грудь кулаком. Ванька летел на пол, а офицер тихо, с яростью приказывал: "Встать! Смирно!"

Дрожащий механик-водитель вновь замирал перед командиром.

Ведь это он, Егоров, а не кто другой, улыбаясь, наблюдал за Эдиком, который, связав испуганного старика по рукам, конец веревки закрепил на корме бронетранспортера, после чего они двинулись по ухабистой дороге дальше, все набирая и набирая ход.

Когда Виктор вспоминал об этом, ему становилось мучительно больно. Ведь он вынужден был жить совсем не так, как когда-то его учили родители. И все два года Егоров успокаивал себя тем, что он просто-напросто старается хорошо делать свою работу, стараясь не думать, какими были эти занятия.

А они были прежде всего людьми! И солдаты, и афганцы - тоже! Люди, человеки, пацаны, которые все, как один, не по своей воле взяли в руки оружие, попав на абсолютно ненужную войну, где ничто просто так для ее участников не проходит: кого-то избивают, кто-то убивает, а кто-то погибает.

Узбек-наркоман вскоре погиб. Когда он зашел в солдатский сортир, рядом с ним упала граната, брошенная через окошко.

Ванька тоже отдал Богу душу. Бронетранспортер Егорова духи все-таки зажали. Виктор лежал в это время в госпитале. Вместо него на выезде был Файзи.

Когда лейтенанту рассказали, что сталось с ребятами возле кишлака, он сразу вспомнил, как избивал Ваньку. Этого девятнадцатилетнего пацана, которому из-за тщедушности и маленького роста больше шестнадцати дать было невозможно. Ванька был единственным парнем в семье, поздним и самым любимым. Был!

Само собой получилось, что Егоров рассказал девушке о себе почти все. Он слишком устал носить в себе всю тяжесть содеянного. Он хотел избавиться, освободиться, отцепиться от него, чтобы не приходили по ночам кошмары, чтобы все происшедшее исчезло, растворилось, ушло, сгинуло.

Рассказав что-либо, Виктор мучился, переживал, боялся, что девушка испугается и не придет на следующую встречу. Он ругал себя последними словами и клялся, что если она появится, он и словом не обмолвится об этой проклятой войне.