Последний поход Морица фон Вернера

В глазах старосты зажегся огонек любопытства. Близоруко щурясь, он стал изучать рисунок. Следившая за разговором молодка вышла к всадникам и тоже уставилась на бумагу. Достав трубки, Олень с Куртом, вот уже месяц наблюдавшие схожие сцены закурили. При этом Курт гримасничал, пытаясь насмешить собравшихся в сторонке детишек.

– Зовут человека Клаус Нимер. За него награда полагается, – заученно произнес фон Вернер, – три имперских талера. Ну так что, папаша? Видел тут такого господина? Может, проезжал когда-то, а?

Появившийся при упоминании денег интерес на бородатом лице старосты медленно сменился разочарованным выражением. Глаза потухли. Он отрицательно покачал головой и ответил, что таких в деревне нету. Женщина продолжала с любопытством рассматривать портрет, и Мориц поинтересовался у нее.

– Не-а, – баба сокрушенно вздохнула. – Три талера за него дают… Что ж он натворил?

Не удостоив ее ответом, фон Вернер для очистки совести начал снова расспрашивать старосту. Но папаша Север только мотал головой и равнодушно говорил: «Нет, вашмилсть, не было таких».

– Может, сход созвать? – Мориц оглянулся на товарищей. – Вдруг кто из мужиков в поле или лесу видел?

– Слушай, сержант, – вынул трубку из тонкогубого рта Олень, – кончай зря время терять. Я жрать хочу. Эти бараны, – он сплюнул, – за пять грошей тебе родную мамашу притащат. Просто не видели они никогда нашего приятеля.

– Эт точно, – зевнул Курт. – Нечего тут делать. Едем, ребята, а то опять до вечера провозимся.

Помедлив, фон Вернер скатал портрет. Спрятал обратно в сумку. Невольный азарт, с которым он вначале вел поиски исчезнувшего должника, давно угас. Десятки деревень, несколько городов, которые они излазили вдоль и поперек, сотни опрошенных людей. И ничего. Не видели, не слышали, а если соблазнившись наградой «видели», то потом в конце концов выяснялось, что не того. «Бессмысленное занятие, – думал стрелок, – никого мы не найдем». Но каждый раз, отчитываясь мессиру, он чувствовал, что за внешним спокойствием, с которым тот слушает об очередной неудаче, скрывается ледяная решимость довести дело до конца, невзирая на расходы и потраченное без толку время. В такие мгновения наниматель казался Морицу воплощением древнего проклятия: однажды брошенное на человека, оно не могло быть снято. Никем и никогда.

– Ладно, – сержант потянул поводья, разворачивая серого в яблоках коня, – едем назад.

* * *

Когда они возвращались на Звездный тракт, Курт вспомнил о вилах старосты и пустился рассказывать, как служил у графа Туршского. Дело было почти десять лет назад во время крестьянских восстаний, охвативших Северные княжества. Взбунтовавшееся мужичье сожгло тогда множество поместий и монастырей. Рыцарские семьи от мала до велика с челядью вместе висели гроздьями на деревьях. Воды в колодцах нельзя было набрать: доверху трупы лежали. И многие вилами истыканы, а у других животы вспороты…

– У мужичков из оружия, – пыхтел трубочкой ветеран, – топоры да вилы. Дубины. Пик нормальных нету, так они свои косы переделывать наловчились. Панцирь не возьмет, а вот по ногам или лошади в брюхо – милое дело.

– Видал, – помрачнел Олень. – Товарищу моему по баронской дружине башку такой штуковиной снесли. Мы тогда в засаду попали. Ехали по Савернскому тракту, глядь, впереди завал. Оглянуться не успели, как целая туча сервов налетела. Навалились толпой…

– Во-во! – перебил Курт. – Точно. Воевать правильно мужики не умеют. В толпу собьются и прут со всех сторон. А мы их из аркебуз, потом в пики! Сколько народу положили, сел пожгли… Вначале за отдельными шайками гонялись, а потом его светлость понял, что мужик увертлив, не хуже угря. В деревню сотней заходим, все, как один, шапки с головы долой, от почтительности бородами по земле метут… Благодарствую, – рассказчик принял из рук Оленя флягу с водкой, основательно приложился. – Эх, хороша зараза, – крякнул Курт и продолжил:

– А стоит нашим ребятам от своих отстать или в малом количестве на разведку выйти, так все! Считай покойнички, – он быстро глотнул из горлышка, протянул Морицу, но тот отказался. – Так посекут, что мамаша не признает.

– Жечь надо было, – заметил Олень, пряча флягу. – Мы пару деревень спалили, скот перерезали, так сразу все и кончилось. После в одну пришли – сервы нам зачинщиков сами выдали. Веревками повязали и навстречу барону гонят, как баранов. Берите, што хошь с ними делайте, тока наши халупы не трогайте. Смехота, – стрелок сплюнул.

– Верно гришь, – подтвердил Курт. – Поначалу наш граф красным петухом баловаться запретил. «Что же, я свое имущество сам палить буду?» – говорил, а потом уразумел, по-другому не получится. Мы тогда стали каждое село рано утречком, еще петух не пропоет, окружать, все ходы-выходы, словно пакля, затыкали. А потом десяток рейтаров на полном скаку меж халуп проскачут да факелы горящие на крыши бросят. Ветер огонек раздует, и все! Было, скажем, село – Задупье, а стало – Горелая Жопа, – захохотал ветеран.

– А мужики как же? – поинтересовался не разделивший веселья Мориц. – С ними как?