Последний полет орла

Слушая хорошо поставленный голос Реньо, Лафайет делал заметки, продумывая свое выступление в прениях. Ему было совершенно ясно, что Фуше не верит в победу Наполеона и заранее укрепляет свою будущую власть: ему нужны особые законы для чрезвычайных обстоятельств, чтобы спокойно избавиться от нынешних соратников, которые скоро превратятся в противников или просто неудобных свидетелей. А эта mea culpa – то самое покаяние, которым он надеется заслужить прощение и сохранить свои позиции. Так вот, ставя вопрос «или-или» – свободы граждан или безопасность государства, – власти преподносят как аксиому, что опасность для государства не может исходить от них самих. Да неужели? Беспорядки в провинциях на протяжении двадцати лет (двадцати лет! Когда власть несколько раз переходила из рук в руки!) говорят о прямо противоположном. Ах, людей вводили в заблуждение подстрекатели, агенты иноземных держав! Каким образом? Твердя им о том, в чём люди могли убедиться сами? Что их грабят, унижают, используют как пушечное мясо? Если привлекать к ответственности за слово и дело, то эта ответственность должна быть обоюдной. Разве власть имеет право на полуправду и ложь только потому, что она – власть? Возьмем, к примеру, внешнюю угрозу. Двадцать пять лет назад речь действительно шла о защите рубежей нашего отечества, но с годами эти рубежи всё больше раздвигались по мере присоединения «освобожденных» территорий, которым навязывали новые порядки. Обратной стороной торжества французского оружия было унижение австрийцев, пруссаков, русских, грабеж Италии для пополнения вывезенными оттуда сокровищами императорских музеев (и особняков маршалов Империи), разорение Голландии запретом на торговлю с Англией и, соответственно, нарастающая ненависть к Франции во всей Европе. Если бы о просчетах континентальной системы, ужасах войны в Испании и бедственном походе в Россию (трех этих катастрофах, порожденных исключительно «личными страстями» и амбициями одного человека, а отнюдь не государственными интересами), если бы обо всём этом в газетах писали правдиво и без прикрас, иноземного вторжения во Францию, возможно, и не случилось бы, потому что общество возмутилось бы еще раньше и положило конец этой губительной политике. Извлекло ли правительство уроки из недавних бедствий? Вряд ли. Нам говорят о необходимости войны, когда она уже идет, нам говорят о долге, патриотизме, государственных интересах, давая понять, что сомневаться в словах правительства само по себе является изменой отечеству, – и это после того, как правительство неоднократно давало повод усомниться в его благоразумии, порядочности и правдивости? Пусть начнут с себя!

В прениях первым выступал Дюмолар, предложивший создать комиссию из девяти человек для обсуждения необходимости принятия мер против повстанцев. Ему возразили, что, по конституции, с такими инициативами может выступать только правительство; еще один депутат заявил, что при сложившихся обстоятельствах инициатив может быть две: и от исполнительной, и от законодательной власти. Предложение Дюмолара отклонили; Лафайет попросил слова, но председатель объявил, что время вышло, на повестке дня есть и другие вопросы.

Совместное заседание закрыли, депутаты разошлись на перерыв. Лафайет хотел подойти к Ланжюинэ и высказать ему свое недовольство, но тот уже взял под руку Жозефа Бонапарта.

– Передайте императору, что в законодательном корпусе у него есть только почитатели и неустрашимые друзья, преданность которых не поколеблют даже крупные неудачи.

Услышав эти слова, генерал был настолько ошеломлен, что застыл на месте.

Доклад Фуше напечатали в «Универсальном вестнике» на другой день, в воскресенье 18 июня. Его предваряли прокламация императора к войскам, помеченная четырнадцатым числом, и бюллетень о боевых действиях под Шарлеруа от вечера пятнадцатого. Прокламация была выдержана в духе всех предыдущих: Наполеон напоминал солдатам, что обращается к ним в годовщину сражений при Маренго и Фридланде, перечислял другие славные победы, старался возбудить в них ненависть к англичанам намеком на плавучие тюрьмы (многим пришлось там побывать), обличал ненасытную коалицию, пожравшую двенадцать миллионов поляков, двенадцать миллионов итальянцев, миллион саксонцев и шесть миллионов бельгийцев, которые вынуждены служить государям, попирающим права всех народов. Победа будет за нами! В бюллетене сообщалось, что в некоторых бельгийских селах при виде освободителей пускались в пляс; потери армии, разгромившей четыре неприятельских полка, составили всего десять человек. От последнего абзаца особенно сильно разило фальшью: «По сообщению генерала Жерара, командующего 4-м корпусом, генерал-лейтенант Бурмон, полковник Клуэ и командир эскадрона Виллонтре перебежали к врагу вместе с одним лейтенантом из 11-го егерского полка. Генерал-майор приказал немедленно учинить суд над дезертирами в соответствии с законом. Армия преисполнена боевого духа и пыла. Она считает счастливым событием дезертирство кучки предателей, которые таким образом обнаружили себя».