Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Показательная история произошла с выделением из российской казны отдельной суммы на содержание «гошпиталей» в Герцогстве Варшавском. В 1814 г. император Александр I потребовал от Министерства финансов империи выдать 4 млн руб. на содержание находившихся в польских госпиталях «больных»[1184]. В рескрипте императора эта мера объяснялась плачевным состоянием мест, где могли бы лечиться находящиеся в Польше 30 тыс. нуждающихся в помощи[1185]. Речь шла о солдатах и офицерах наполеоновской армии, и едва ли использование нейтральных коннотаций («больные») могло хоть как-то скрыть тот факт, что император принимал деятельное участие в реабилитации вчерашних врагов. Общество в России, без сомнения, помнило, как относились к русским раненым оккупационные войска в 1812 г. У всех на слуху была история о том, как почти сразу после сдачи Москвы в сентябре 1812 г. наполеоновские солдаты целенаправленно обстреляли «горючими веществами» «Вдовий Кудринский дом», в котором заживо сгорело 700 раненых русской армии[1186]. Впрочем, уже во второй половине 1810‐х гг. русское общество, по точному определению одного из александровских высших чиновников, могло констатировать, что «к удивлению нам, кажется, уже не привыкать»[1187]. Примечательно, что в данном случае Министерство финансов фактически саботировало распоряжение императора: несмотря на его настоятельные требования, в Польшу было выслано менее половины требуемой суммы. И все же польские госпитали получили на содержание русские деньги – 1,5 млн руб. ассигнациями[1188].

Для сравнения укажем, что сумма, аналогичная той, которую император Александр намеревался выплатить на лечение бывших врагов (около 4 млн руб.), была выделена в 1813 г. на восстановление целого города Смоленска, который был совершенно разрушен во время нашествия. По существующим подсчетам, после войны в городе целыми остались лишь 350 из 2250 домов, а численность населения упала с 13 до 10 тыс. человек[1189]. Смоленские губернаторы были вынуждены жить не в Смоленске, а в Калуге или Витебске, а город оставался в руинах до самого конца царствования Александра I.

После окончания Отечественной войны смоленские власти получали без преувеличения тысячи просьб о помощи от жителей. Судя по сохранившимся спискам, в 1812–1816 гг. губернатор К. И. Аш зафиксировал 2866 подобных прошений. Обращения поступали от самых разных людей – от отставных офицеров и купцов до вдов и сирот[1190]. Власти находились в постоянном поиске денег, а просители часто просто не доживали до получения хоть какого-то вспомоществования – в делопроизводственных материалах часты пометы о перераспределении сумм «за смертию тех, кому были предназначены»[1191]. Существенно, что наибольшая помощь оказывалась, скорее всего, сразу после окончания Отечественной войны. Так, в документах за 1813 г. применительно к Смоленску фигурирует сумма 1 949 810 руб.[1192], которую, вероятно, надлежало раздать просителям. В последующие годы выплаты на ту или иную группу жителей, пострадавших от войны, исчислялись, как правило, сотнями или тысячами, в редких случаях – десятками тысяч рублей[1193]. В целом по окончании Заграничных походов выплаты становились все меньше и получать их становилось все труднее.

Существенным стоит признать и вопрос о скорости одобрения выплат Царству Польскому. Фактически речь шла о режиме наибольшего благоприятствования. И это при том, что ситуация в землях, граничащих с присоединенными от Польши и продемонстрировавших лояльность династии и верность империи, была совершенно иной. В том же Смоленске обращенная в 1830 г. к императору просьба гражданского губернатора Н. И. Хмельницкого выдать безвозмездно «беднейшему классу обывателей» 20 тыс. руб. для приведения в более или менее нормальное состояние ветхих жилищ привела к многомесячному разбирательству с участием министра финансов. При этом предложенная губернатором мотивация, базирующаяся на том, что губерния за предшествующий год заплатила значительные суммы податей и недоимок, стала основанием для пересчета всех сумм, уплаченных Смоленской губернией в казну. Е. Ф. Канкрин в итоге подтвердил, что смоленский губернатор был прав в своих расчетах[1194], но из состава дела неизвестно, получили ли беднейшие жители города какие бы то ни было средства. Не приходится сомневаться, однако, что губернатору таким образом был преподан серьезный урок, который должен был остановить его от инициирования подобного рода просьб в будущем. Такого рода «одергивания» не в меру энергичных чиновников были действенной, но не единственной мерой в арсенале имперских властей. Так, витебскому губернатору во второй половине 1810‐х гг. и вовсе было выдано предписание «о неприсылке более просьб, подаваемых о вспоможении»[1195].