Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Часть исследовательской литературы, рассматривая историю польской финансовой автономии 1815–1830 гг., оценивает ситуацию как период сложный, но при этом чрезвычайно успешный. В рамках таких рассуждений главной причиной стабилизации экономического положения (при очень опосредованном упоминании преференций, предоставлявшихся Российской империей) принято называть деятельность министра финансов князя Ф.‐К. Друцкого-Любецкого[1155], то есть разумную политику конкретного человека. Вероятно, эти трактовки возникли еще в момент разворачивания событий. Один из мемуаристов так описывал деятельность министра финансов Царства: «Любецкий был сила; он прославился тем, что создал и в короткое время поставил в блестящее положение финансы Царства, развил торговую и фабричную промышленность до невиданной никем степени, упрочил благосостояние жителей введением поземельного кредитного общества и расширил до невероятных размеров полезные для всей страны операции Польского Банка…»[1156]

Вместе с тем в работах, предлагающих интерпретацию ситуации с учетом широкого экономического контекста, содержится вполне убедительное указание на то, что высказывавшееся представителями российской власти (включая самого Николая I[1157]) соображение о зависимости роста экономического благосостояния польских территорий от преференций, предоставлявшихся Петербургом, отнюдь не являлось элементом пропагандистской риторики. Как следует из работ Е. А. Правиловой и Л. А. Обушенковой, в 1815–1830 гг. Царство Польское не участвовало в государственных расходах Российской империи[1158], но вместе с тем, однако, получило исключительную экономическую поддержку и многочисленные льготы (как явные, так и скрытые), в числе которых можно назвать разрешение на ввоз в Россию через Брест-Литовскую таможню товаров, импорт которых ранее был запрещен (1817 г.)[1159], и интенсивное развитие экономических связей с черноморскими портами, прежде всего с Одессой[1160].

В указанные годы в Царстве Польском активно росло и промышленное производство. Так, в 1825 г. в одной только Варшаве насчитывалось 5808 фабрик и ремесленных мастерских[1161]. В результате расширения польских льгот в 1819 г. на рынки империи хлынули сырье и товары из польских земель (продукты, скот, одежда, металлы и металлические изделия и пр.)[1162]. По подсчетам Л. А. Обушенковой, «импорт из России и экспорт в Россию за 11 лет увеличился и в абсолютных величинах, и относительно до 40–49 % общих среднегодовых оборотов в отдельные годы»[1163]. По мнению исследовательницы, торговля с Россией способствовала «не только увеличению внешнеторгового оборота Королевства Польского, но и тому, что к 1830 г. он достиг равновесия, был сбалансирован. Если в 1817 г. общий товарооборот составлял 68 029 тыс. злотых, то к 1829 г. он увеличился до 96 666 тыс. злотых»[1164].

Неудивительно, что столица Царства стала в короткое время одним из самых быстрорастущих городов империи. В 1810 г., то есть еще во времена Варшавского герцогства, здесь проживало около 78 тыс. человек. Через 20 лет численность населения практически удвоилась, составив 145 тыс. человек[1165].

Льготы, предоставлявшиеся полякам, вызывали серьезное недовольство производителей и купцов в России[1166]. Примечательна и реакция высших чиновников, владевших информацией относительно экономических возможностей Царства Польского. Так, министр финансов Александра I Е. Ф. Канкрин, выступавший за протекционистские меры, с цифрами в руках доказывал членам Госсовета, что Россия систематически теряет средства из‐за ввоза дешевого польского сукна[1167]. Действия такого рода, однако, ни к чему не приводили: принципы экономического взаимодействия с Польшей оставались неизменными.