Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Можно предположить, что история Смуты – еще в полной мере не рассказанная – интересовала Екатерину II значительно меньше, чем более ранние и более поздние периоды истории России. Так, в ее «Записках касательно Российской истории» речь идет только о древности, а не о Средневековье, а из сохранившегося черновика «Размышлений о проекте истории России XVIII века» (1785 г.) становится ясно, что императрица намеревалась уместить огромный период истории от Рюрика до первых Романовых в одну главу[1552]. Главным, однако, стоит признать отсутствие с ее стороны мотивации: потребности использовать историю Смуты для реализации конкретных политических задач в период ее правления не возникало. Герои Смуты, включая царя Василия Шуйского, больше не играли роли как часть династической, даже в каком-то смысле семейной истории, как это было с первыми Романовыми. Легитимизируя собственное право на власть, императрица обращалась к образу Петра I, а во второй половине царствования, стремясь выбраться из тени великого монарха и начав, по точному выражению В. Ю. Проскуриной, ревизию его наследия, интересовалась образами Александра Невского и князя Владимира[1553]. Существенно, что попытка сформулировать стратегию политической апроприации польских земель заставила Екатерину II обратиться к истории столкновений на этой территории, но гораздо более раннего периода.

9.3. Общественное восприятие смутного времени в России первой трети xix в. и варшавская коронация 1829 Г

Приехав в Варшаву на коронацию в 1829 г., император Николай I буквально оказался внутри пространства, воплощавшего триумф Польши над Московским царством в начале XVII в. Во время въезда монарха в столицу Царства Польского кортеж, пройдя по улицам Закрочимска, Фрета, Длуга, Медова и Старо-Сенаторска[1554], повернул к Варшавскому замку – месту коронации – со стороны колонны Сигизмунда III. Сама коронация прошла в том же зале, где в 1611 г. была организована клятва Шуйских, целовавших во время действа руку своего врага – короля Сигизмунда. Как уже упоминалось, во время прочтения коронационной молитвы император Николай опустился на колени перед собравшимися здесь членами польского сейма и католическими священниками. На протяжении месяца пребывания в столице Царства император и свита, перемещавшиеся по городу, вполне могли видеть и Московскую часовню, расположенную всего в полутора верстах от замка[1555]. Как действовал император, оказавшись в пространстве, которое многие его предки воспринимали как заведомо враждебное? Пытался ли он разрушить, изменить или перекодировать его?

Как уже отмечалось, в России на конец 1810‐х – 1820‐е гг. пришелся всплеск общественного интереса к событиям Смутного времени, при этом к монументальной образности (московский памятник К. Минину и Д. Пожарскому был открыт в 1818 г.) добавились исторические исследования (тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина публиковались в 1818–1829 гг.) и художественные тексты, такие как «Борис Годунов» А. С. Пушкина (издан в 1831 г.). Отметим, что в начале XIX столетия «иерархия» героев Смуты была не такой, какой мы представляем ее в наше время, а Василий Шуйский, совершенно не востребованный в контексте современной публичной истории, воспринимался как один из самых значимых персонажей эпохи. В конце 1820‐х – начале 1830‐х гг. его имя в текстах самого разного рода упоминали особенно часто.

Как известно, Н. М. Карамзин скончался в 1826 г., не успев закончить 12‐й том «Истории государства Российского». Последний был подготовлен к публикации К. С. Сербиновичем и Д. Н. Блудовым и опубликован тремя годами позже. Издание начиналось словами: «Василий Иоаннович Шуйский, происходя в осьмом колене от Димитрия Суздальского… был… сыном Боярина-Воеводы, убитого Шведами в 1573 году»[1556]. Далее практически весь том был посвящен Шуйскому, обретавшему на страницах книги черты уникальной личности, само существование которой высветило то, как в противостоянии с Речью Посполитой проходило становление Российского государства. «Чья судьба в Истории равняется с судьбою Шуйского? Кто с места казни восходил на трон..?»[1557] – писал Карамзин о приходе царя к власти; «Шуйский пал с величием в развалинах Государства»[1558], – о конце его жизни.