Император и его окружение понимали, что полякам было все равно, с какой территории начнется объединение Польши. На фоне разговоров о планах Австрии относительно коронации и обсуждавшейся среди галицийских поляков идеи австро-русской войны ради объединения польских земель[253]
появление фигуры Наполеона II было особенно тревожным. Монарх нервничал, стремясь понять природу слухов, и вновь обращался к брату. В марте 1828 г. он писал Константину Павловичу: «Дело Меттерниха или маленького Наполеона – это фарс, который они (австрийцы. –Как уже говорилось, Константин сам активно разыгрывал австрийскую карту, чтобы подтолкнуть императора к тем или иным действиям или, напротив, предотвратить их[257]
. В преддверии войны с Турцией 1828–1829 гг. великий князь информировал брата о передвижении войск на австрийской границе[258]. Более того, Константин Павлович более или менее предметно готовил сценарий действий на случай вступления Австрии в войну с Россией. Так, в Третьем отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии сохранился рапорт генерал-лейтенанта Кривцова о сожжении во время Польского восстания 1830–1831 гг. секретных документов, хранившихся во дворце цесаревича Константина Павловича в Варшаве. Согласно этому рапорту, Кривцов уничтожил переписку цесаревича за 1827–1828 гг. При этом последняя заключала материалы об учреждении Обсервационной армии и секретные предложения «на случай разрыва с Австрией, действовать наступательно»[259]. В тот момент, однако, император Николай не слишком верил в перспективу того, что с началом действий против Турции Австрия откроет войну на западных границах Российской империи. Весной 1828 г., уже обсуждая детали будущей Турецкой кампании, император предлагал брату оставить в Замостье немного войск «на случай неожиданной атаки», добавляя при этом, что подобное «очень маловероятно при нынешнем положении дел»[260]. Позиция Австрии была конкурентной, иногда агрессивной, но в 1828 г. страны вовсе не находились на пороге войны.Слухи о действиях Австрии вкупе с желанием нейтрализовать позицию брата в польских землях могли подтолкнуть Николая I к решению провести коронацию. Однако едва ли они сыграли здесь главную роль. В конце концов, к 1829 г. Николай уже был коронован в Москве и завершил тяжелый процесс над декабристами; он стоял на пороге победы в Русско-турецкой войне, а общество прочитывало его действия через образ его кумира Петра Великого[261]
. Он обретал все большую независимость в своих решениях. Но, очевидно, не в тех, что касались Царства Польского.«Я испытываю отвращение»
2.1. Дискуссия о проведении коронации: Эмоции и прагматика
Если смотреть на произошедшее в Варшаве с позиции российской коронационной традиции, то церемонию 1829 г. можно назвать коронацией без Коронационной комиссии. Никакой специальной структуры по этому поводу в России создано не было, а план действа явился результатом дискуссии между Николаем I, великим князем Константином Павловичем и отчасти графом Н. Н. Новосильцевым – доверенным лицом цесаревича в Польше. Переговоры о проведении церемонии продолжались три года, в течение которых участники в своем понимании ситуации двигались ровно в противоположные стороны.