Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Именно здесь в 1820 г. состоялось венчание великого князя Константина Павловича с Иоанной Грудзинской, а 21 декабря 1825 г. (2 января 1826 г.) проживавшие в Варшаве православные присягнули новому императору Николаю I[316]. Очевидно, что это пространство не было обустроено в должной мере, поскольку российские источники называли эту церковь «походной» вплоть до 1830 г., а обсуждение ее устройства и оформления так и не было завершено до начала восстания[317]. Кроме православной церкви Варшавского замка существовала также греческая церковь Св. Троицы на Подвальной улице, которая с 1825 г. перешла в юрисдикцию российского Синода[318].

Фактически православное пространство в Варшаве, состоящее из двух небольших церквей, было крайне ограниченным. Первоначально такое положение дел было связано с решениями императора Александра I, не стремившегося позиционировать себя в Варшаве как православного монарха и демонстрировавшего уважение главной конфессии присоединенной территории. Показательно, что во время поездки императора в Варшаву в 1815 г. Александр I поручил Сенату построить в городе новый католический собор[319]. За период с 1825 по 1829 г. ситуация с православными храмами Варшавы не изменилась.

Маргинальное положение православия в Варшаве не следует объяснять соображениями сугубо прагматическими. Известно, что в первые годы существования Царства Польского русское население города было невелико и вполне могло довольствоваться одной или двумя церквями. Но среди этой группы находился официальный наследник российского престола, фигура которого сама по себе отменяла любую статистику. Кроме того, в последние годы царствования Александра I и в начале правления Николая I число русских в Варшаве последовательно росло и к 1830 г. достигло цифры более чем в пять сотен человек[320]. Адмирал П. А. Колзаков, приближенный Константина Павловича, так объяснял популярность Польши в своих «Воспоминаниях»: «Кружок русских, служащих в Варшаве, стал год от году увеличиваться. Слух о тамошней веселой жизни, дойдя и до северной нашей столицы, стал привлекать много лиц в этот новый эдем. Удвоенное содержание и сравнительная дешевизна жизни были не малою тому приманкою»[321]. В этих обстоятельствах вопрос расширения православного пространства столицы Царства Польского приобретал актуальность. Но удовлетворение потребностей русских было для Петербурга позицией второстепенной: строительство или открытие новой православной церкви в католической Варшаве было вопросом в первую очередь политическим, и в эти годы заниматься его решением никто не стремился.

Вопрос об организации специального православного богослужения в Варшаве в период коронационных торжеств не обсуждался. Соглашаясь, хоть и с трудом, на расширение католического сегмента коронации, Николай в принципе не рассматривал альтернативы, которые могли быть связаны с православием. Интересно вместе с тем, что еще в феврале 1829 г., то есть задолго до выработки финального плана коронации, из Петербурга в Варшаву в связи с возможной церемонией «по зимнему пути» отправили 100 пудов (1638 кг) свечей «самого высокого сорта»[322]. Очевидно, в Министерстве императорского двора находились люди, смотревшие на ситуацию проще, – многочисленные православные службы по случаю пребывания монарха в Варшаве и его последующей коронации казались делом само собой разумеющимся.

Еще одним вопросом, который требовал принятия решения, стала клятва, которую Николаю I надлежало прочесть во время варшавской коронации. Александр I, не оставивший никаких инструкций относительно обряда, предписал своим наследникам «по престолу Царства Польского» произнести во время действа слова, зафиксированные в Конституционной хартии: «Обещаюсь и клянусь пред Богом и Евангелием, что буду сохранять и требовать соблюдения Конституционной Хартии всею Моею властью»[323]. Имея в виду классический образ российской монархии начала XIX в., содержание текста, который надлежало произнести императору, могло показаться революционным и совершенно неприемлемым, ведь монарх клялся народу защищать конституцию, ограничивавшую его права. Однако напомним: император Николай повторил эту клятву – слово в слово – в своем манифесте от 13 (25) декабря 1825 г.[324]