Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Во время коронационных торжеств Николай стремился быть максимально внимательным к символам и традициям Польши. Показательно, что языками коронации стали французский и польский. Как уже говорилось, «Церемониал» коронации был издан как двуязычный текст, а клятва-молитва, которую монарх произнес во время церемонии, была представлена на французском. Николай I в определенной степени владел польским и при этом полагал необходимым его использование в польских землях, по крайней мере тех, что были присоединены Александром I[736]. Сохранились воспоминания, согласно которым во время пребывания в Царстве Николай I демонстративно прервал одного из польских дворян, обратившегося к нему на французском. Император заявил: «…я понимаю по-русски и по-польски; французский язык между нами совершенно не нужен»[737].

Исключительно важно и то, что Николай согласился использовать в Царстве полонизированный вариант своего имени. Вензель монарха представлял собой литеру «М» («Миколай»)[738]. Это решение дало впоследствии основания для появления легенды о действиях депутатов сейма при начале Польского восстания в ноябре 1830 г. Согласно этой версии, декларируя отстранение Николая I от власти в Царстве Польском, находящиеся в Сенатском зале Варшавского дворца депутаты не только подписали постановление о детронизации, но и совершили символический жест – перевернули вензель Николая, свергнув власть Романовых и обозначив свою приверженность свободе. «М» («Миколай») превратилась в «W» («Вольность»)[739].

Языковой выбор подчеркнул принцип автономии территории, возведенный в степень, близкую к независимости. В трактовке Николая у Царства был свой язык, его надлежало уважать[740], используя при необходимости язык дипломатии – французский. В рамках этой парадигмы русский язык оказывался совершенно невостребованным. Его положение оказывалось сопоставимо с положением православия. Интересно, что император стремился закрепить эти установки, даже вернувшись в Петербург. По приезде в императорскую столицу после коронации Николай осуществил несколько символических жестов мемориального содержания вполне в духе установок проведенной церемонии. Так, дворцовые гренадеры, участвовавшие в коронации, получили ордена, наградные грамоты к которым были написаны по-польски[741].

Император полагал, что он и поляки как практически, так и символически начали говорить на одном языке и что в отношении проявления «уважения к польской национальности» он сделал все от него зависящее. Он не ожидал, что варшавская коронация станет церемонией, во время которой польская сторона предложит вполне самостоятельный нарратив и основания для осмысления образа нового монарха, а также его действий в настоящем и будущем. При этом присутствие императора в городе придаст этой модели черты официальной позиции.

На первый взгляд, польские символы, обращенные к Николаю I, были вполне универсальными – схожими с российскими: здесь можно встретить уподобление императора отцу (а императрицы Александры Федоровны – матери)[742], апелляции к радости, вызванной происходящим, а также восхваление силы и мудрости нового коронованного монарха, готового следовать по стопам своего предшественника. Показательны и стихи по случаю коронации, публиковавшиеся в «Варшавском курьере» или отдельными брошюрами. В одном из таких сочинений автор призывал тени польских героев спуститься на землю, чтобы увидеть присягу, которую принесет народ новому королю (названному в тексте «благодетелем»[743]), и записать хвалу Николаю в книге будущего. Здесь же описывалось ликование польской земли, некогда поруганной, а ныне взирающей на свое возрождение. В другом тексте коронация уподоблялась оживлению природы в мае, возвращению «Надежды, Свободы и Жизни»: «славянский монарх» входил в «город сарматов» в сопровождении супруги, наследника и «Ангела Надежды»[744]. Николай, таким образом, оказывался прочитан через образ брата и предшественника на престоле Александра I, а значит, ему предписывались любовь и благодеяния в отношении к его польским подданным.