Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Найденные орудия надлежало доставить в Варшаву, причем как можно быстрее. Предполагалось, что они будут доставлены в Царство Польское к началу апреля[725]. Пушки сначала везли на «зафрахтованном» судне «Спиридон», а затем на специально «обустроенных повозках» с почтовыми лошадями[726]. Общая стоимость перевозки от Одессы до Варшавы составила 4371 руб. Деньги на оплату перевозки были взяты из Кабинета императора[727].

Несмотря на все затраченные усилия и деньги, пушки не успели в Варшаву к коронации Николая I. Они все еще находились в пути, когда император Всероссийский и коронованный польский король уже покинул пределы Царства Польского[728].

Интересно, что, хотя в письме М. С. Воронцову император использовал в связи с пушками слово «памятник» в метафорическом смысле (он писал, что орудия будут установлены в городе на месте, которое выберет великий князь Константин Павлович), представители военного ведомства, организовывавшие перевозку, восприняли ситуацию иначе – они полагали, что пушки перевозят «для сооружения памятника», то есть собственно для возведения монумента покойному польскому королю Владиславу[729].

Во время Польского восстания 1830–1831 гг. эти пушки были обращены против русской армии. Николай так прокомментировал этот эпизод на полях «Воспоминаний» А. Х. Бенкендорфа: «Через год поляки повернули их (пушки. – Прим. авт.) против нас. Гвардия захватила их вновь, и я передал их тем, кто два раза, благодаря собственному мужеству, сумел захватить их»[730].

Даже много лет спустя император не переставал сопоставлять себя с Собеским, на сей раз указывая на печальные итоги внешнеполитических усилий обоих монархов. Во время Крымской войны, в год начала обороны Севастополя, у Николая I состоялся известный разговор с генерал-адъютантом А. Ржевуским, поляком по происхождению. Разговор этот, впрочем, был похож на монолог. Император задал вопрос: «Кто из польских королей… был самым глупым?» – и сам на него ответил: «…самый глупый король был Ян Собеский, потому что он освободил Вену от турок». Рассуждения о неоправданных политических решениях на этом не завершились. По сообщению А. Ржевуского, император добавил: «А самый глупый из русских государей – я, потому что помог австрийцам подавить венгерский мятеж»[731]. Не называя себя в разговоре с генерал-адъютантом одновременно российским императором и польским королем, Николай по-прежнему видел связь между собой и Яном Собеским.

Прочтение Николаем I собственной роли через призму польской истории и единства борьбы России и Польши против турецкой угрозы было выбором вполне оправданным и опирающимся на актуальную повестку и польскую интерпретацию своей истории[732]. Вместе с тем удачно найденные позиции отнюдь не гарантировали стабильности – польский маркер «цивилизованности» и «варварства» мог легко сдвигаться в сторону классической трактовки, в рамках которой Россия воплощала в себе черты, присущие в николаевской системе образу Турции. Более того, обе страны могли также составлять своего рода иерархию варварских государств, в которых Россия часто «била» Турцию. Об этом красноречиво свидетельствуют материалы агентов Третьего отделения, наполненные различными жалобами поляков. Так, в 1826 г. М. Я. фон Фок доносил императору, цитируя одного из «благонадежных поляков»: «Целое народонаселение в Польше и Литве страдает за нескольких сумасбродов, составлявших тайное общество, из‐за нескольких горячо-головых студентов. Ко всему придираются: к слову, к молчанию, к одежде, к сочинениям. Новосильцев запретил даже преподавать польскую историю в Виленском университете, что не запрещали турки грекам…»[733] Ему вторил другой житель Царства: «Все согласны, что негодование в Польше дошло до высочайшей степени, что поляки желали бы лучше б принадлежать Турции, нежели оставаться в таком инквизиторском управлении, где каждый не уверен в своем дне и ежеминутно ожидает ареста, высылки за город, поездки с казаками или жандармами без объявлений и тому подобное»[734]. Настроения переходили и в действия: известно, что галицийские поляки принимали участие в Русско-турецкой войне на стороне Турции[735].

4.3. Барон Штрамвер и «Хорошая Ядвига»: Польский коронационный нарратив