Последний полустанок

— Нечему завидовать, Дима. Еще неизвестно, где придется работать. Медоваров предупредил меня об увольнении.

У Вадима округлились глаза.

— Вы с ума сошли, Нюрочка! Да как он смеет? Я побегу к Борису Захаровичу…

— Борис Захарович — гость. А Медоваров — начальник.

— Но ведь я же сказал, что у аккумуляторов были паспорта, что я их вынул, но потом потерял. Тимка тоже подтверждает.

Нюра печально усмехнулась.

— Для Медоварова это не убедительно. В самом деле, зачем вы их вынимали? Он думает, что вы меня выгораживаете.

— Поеду за Юркой. Он знает место, где я лежал, возможно, там и потеряны паспорта. Показал же он лощинку, где нашел осколок.

— Это в том районе, где Петро погиб?

— Да. Теперь причина ясна. Сегодня мне сказали, что с вертолета видели еще одно такое чучело. — Вадим потрогал черное тряпичное крыло. — Вертолет находился как раз под ним. Хозяева разведчика это заметили на экране своего телевизора… Ну и взорвали птицу, чтобы замести следы. Действительно, подлая техника.

Вадим брезгливо отодвинул от себя чучело и, хромая, подошел к шкафу, где были заперты аккумуляторы.

— Если нужно, то вместе с Юркой мы пройдем по тому пути, где я ночью ковылял. Пластмассовые этикетки должны сохраниться. От сырости не размокнут.

— Можете поискать их, Димочка, но только затем, чтобы доказать Медоварову вашу правоту. А мне все равно. Ошибка есть ошибка.

— Опять эта покорность проклятая! — разозлился Вадим. — А вдруг это не ваша вина? Надо же выяснить.

— Комиссия выясняла.

— И комиссия может ошибаться. И целый коллектив. Разве этого не бывает?

Нюра склонила голову.

— Я слишком много претерпела из-за первой ошибки и не хочу, чтобы страдали другие. Пусть с меня и спрашивают.

Сложные чувства обуревали Нюру. Так или иначе ответ держать ей. Зачем же впутывать сюда Римму? Пусть она пустая, вздорная девчонка, но ведь молода еще, и переделать ее можно. Даже Серафим Михайлович говорил об этом. А куда она денется, если выгонят из института? И Димке это будет неприятно. Получится так, будто она, Нюра, не уследила за своей ученицей и привела ее к беде.

* * *

Вечером друзей пустили к Тимофею. Пришли Вадим, Нюра и даже Римма. Она старалась завоевать расположение Багрецова, а потому решила повнимательнее отнестись к его другу.

Тимофей только что разговаривал со Стешей — ему подвели телефон прямо к кровати. Испытывая самое блаженное состояние от ласковых Стешиных слов, Тимофей рассказывал, что сейчас делается в Девичьей Поляне, и поминутно поворачивался то к Нюре, то к Римме.

Раньше он мог довольно равнодушно относиться к девушкам, конечно, кроме Стеши, и даже посматривать на них свысока. Но молодая жена резко запротестовала: «Это еще что за новости! Важность на себя напустил. Девчата к тебе с чистым сердцем, а ты от них бегаешь!» Бабкин удивленно заморгал глазами. «А что в них интересного?» — «Много ты понимаешь, — отрезала Стеша. — Таких девчат поискать. Бирюк. Мне даже совестно за тебя».

Здесь, при вынужденном безделье, тоска по Стеше обострилась как болезнь, она пряталась в сердце, в самых отдаленных его тайниках, что было еще мучительнее, еще больней.

И вдруг — самое непонятное, чего не разгадать, не осмыслить.

Все началось с того, что Тимофей, человек немногословный, обрел дар речи и сколько угодно мог говорить с Димкой о Девичьей Поляне, о Стеше, чтобы тот подтвердил лишний раз, будто нет ее лучше на свете. Но вот стали приходить Нюра и Римма, и Тимофей ощутил какое-то новое, непонятное ему волнение. Он боялся за Димку, который может Риммой увлечься всерьез, и в то же время ловил себя на том, что любуется этой красивой девушкой. В ней было, как ему казалось, многое от Стеши: и веселая лукавость, и плавность движений, и огонек в глазах. А Нюра? Вот она сидит рядом, что-то рассказывает о ребятишках, которых нянчила, какие они забавные и как она скучает по ним. И детский упрямый рот, и опущенные ресницы, и завитки на шее — она подобрала волосы под косынку — все это Стешино. И у медсестры, немолодой женщины с добрыми усталыми глазами, тоже что-то от Стеши.

Знал бы Тимофей, что любовь его всколыхнула новые чувства. Пришла зрелость, когда любовь, отданная избраннице, возвращается к тебе отраженным светом от других женщин, в ком видишь ты ее черты. И это согревало сердце Тимофея.

Он расчувствовался и уже стал подумывать, что женщины вообще лучше мужчин, и добрее, и отзывчивее, но в эту минуту вошла медсестра с «добрыми глазами» и сурово приказала гостям освободить палату. Больному требуется отдых.

Римма обрадовалась, что наконец-то сможет погулять с Вадимом, — побежала одеться потеплее.

Нюра решила пойти к себе в комнату. Зачем им мешать?

— У меня к вам серьезный разговор, Нюрочка, — остановил ее Вадим.

— Опять аккумуляторы? — рассеянно спросила Нюра. — Позабудем про них.

— Хорошо. Будем говорить о любви.

— Вашей?

— Нет. Это касается только вас.