Последний порог

— Наливай, это мужская обязанность, — попросила она Эндре.

Капеллан посмотрел на бутылку и ахнул:

— Ого! Настоящий французский! — и разлил по рюмкам коньяк. — Я не знаю, правду ли говорят на фронте, что немцы после взятия Парижа пьют только французский коньяк с пятью звездочками. Из этого можно сделать вывод, что после захвата Англии они перейдут на виски. Ваше здоровье!

Хайду поднял рюмку и заметил:

— А не лучше ли было изменить порядок: сначала мы попьем русской водки, а уж потом виски, хотя бы потому, что водка — великолепный напиток.

Мужчины и Андреа выпили. Хозяйка дома, не прикасаясь к своей рюмке, продолжала вязать и следила за разговором.

— Хорошо бы и так, — согласился с генералом Эндре, раздумывая над тем, куда клонит дядюшка Аттила. Момент казался вполне подходящим для разговора, ради которого Эндре пришел в этот дом, но он боялся, что ответ дядюшки Аттилы будет отрицательным. «Нет, это невозможно. За семью Хайду я готов руку отдать на отсечение. Просто нужно убедить кое-кого в Берлине, что они ошиблись». — Я боюсь, дядюшка Аттила, что нам вряд ли придется пить русскую водку. Русская зима — ужасно холодное время года, а после Сталинграда немцы откатываются назад без остановок. Правда, я не разбираюсь в стратегии...

Генерал на миг задумался: «Конечно, в военных вопросах Эндре ничего не понимает».

— И все-таки нам сначала нужно попить русской водки. Водка нам нужна, как больному лекарство. Сколько времени ты пробудешь дома?

— Две недели, — ответил капеллан, отпивая глоток из рюмки. — Вы слышали об аресте Милана Радовича?

— А тебе об этом откуда известно?

— Я с ним разговаривал.

— С Радовичем?

— С ним лично.

Хайду начал жевать кончик сигары.

— Не говори ерунды, Эндре.

Священник засмеялся:

— Майор Бабарци попросил меня побеседовать с ним. Он надеялся, что Милан послушает меня. Люди майора схватили его. Он отбивался, убил нескольких жандармов. Самого Милана ранили, после чего он потерял сознание. Вот тогда его и схватили. Вместе с ним была советская парашютистка с рацией. Она погибла. Несчастный Милан!

— Он жив? — спросила Эльфи.

— Я же говорю, тетушка Эльфи, что я с ним разговаривал.

— Было бы лучше, если бы он умер, — скорее выдохнула, чем сказала, хозяйка дома, подумав в этот момент о брате Вальтере.

— Выяснилось, что Бабарци только для этого и отозвал меня с фронта, — продолжал Эндре.

— Этого я не понимаю, — вмешалась в разговор Андреа. — Неужели так важно, чтобы ты с ним поговорил?

— Ты, конечно, не знаешь Милана, а мы, его близкие друзья, хорошо знаем его характер. Он — коммунист, и к тому же фанатик. Бывают и такие. Он ничего не говорит даже тогда, когда его бьют, а Бабарци не хочет забить его до смерти. Они хотят заставить его признаться. Прежде чем пытать, они убеждали его, но тщетно.

— А чего же они хотят узнать от него? — спросил генерал у священника.

— С кем он поддерживал связь... Говорят, что до девятнадцатого марта он вел переговоры со многими видными политическими деятелями, а когда возвращался обратно, то наскочил на засаду, где его и ранили. Они хотят знать, где он все это время скрывался, кто его лечил, кто извлек пулю из раны, короче говоря, узнать о нем все.

На какое-то мгновение у Андреа закружилась голова. Только теперь она поняла, что ее жизнь находится в опасности. Боже мой... И не только ее жизнь, но и жизнь Чабы тоже.

А генерал в этот момент думал о том, что Чаба солгал ему. Если Милана ранили еще в марте и ему нужно было удалять пулю из раненой ноги, то само собой разумеется, что с такой просьбой он мог обратиться лишь к хорошо знакомому и опытному хирургу. Теперь генералу стала ясна комбинация, задуманная Эккером.

— И о чем же ты с ним говорил? — поинтересовался Хайду.

— По сути дела, ни о чем. Он мне сказал, что лучше умрет, но никаких показаний давать не станет. Скажите, дядюшка Аттила, а вы как считаете: есть в Венгрии политики, которые станут вести переговоры с коммунистами?

— Настоящий венгерский патриот не пойдет на такие переговоры. Это было бы изменой родине.

Сердце в груди у Эндре учащенно забилось. «Вот он, настоящий генерал-лейтенант Хайду! Он весь в этих словах. Я так и знал». Капеллану хотелось сорваться с места и бежать к Эккеру, чтобы рассказать об этом.

— А ты считаешь, что Радович все же заговорит? — спросил генерал.

Эндре энергично закачал головой:

— Знаете, он говорит, что хочет умереть, более того, он верит в то, что его смерть не будет напрасной.

— А если его все же сломят?

— Милана можно сломить физически, но не морально, — убежденно заявил Эндре.

— Возможно... — Генерал понимающе кивнул. — Наверное, это единственное качество коммунистов, которое мне нравится.

Хозяйка дома снова вспомнила о судьбе брата и невольно подумала, что такого же конца, видимо, не миновать и Милану. Она тихо заметила:

— Вполне возможно, что Милан и является опасным коммунистом, но мне лично жаль его. Для меня он всегда был таким милым, вежливым молодым человеком, немножко гордым, немножко самоуверенным... К тому же он так любил нашего Чабу...

— Мне тоже жаль его, — признался Эндре. — Мы с ним были друзьями.